Александр Левин все тексты (слова) песен, переводы, видео, клипы

Тридцать первого числа
В небе лампа расцвела,
Тыща желтиков стояла,
А кругом трава росла.

Гроздья белые с каштанов грузно свешивались вверх.
Мы носили нашу сумку в продуктовый магазин,
Мы меняли наши деньги на картошку и батон,

На глазастом египтаре
пролетали, пролетали
над морями-пирогами
снова в лето из зимы.
Там кудрявый ходит жипшн,
там в платочке каждый женщн
и липучий магазинщик
знает «здравствуй, как диля».

Ажурный ангел на верёвочке,
блестящий шарик на верёвочке
и сам как будто на верёвочке
летишь, за шиворот подвешенный,
а рядом музыка неслышная,
а рядом дворники китайские
наш русский снег скребут лопатами,
простыми русскими лопатами.

Расшаталась нервная,
нервная система.
Выскочила бледная,
бледная экзема.
Или не экзема вовсе —
просто зимы длинные,
хоть и не холодные,
но страшные и тёмные.

Чёрный вспененный гербарий.
Плащ неведомого цвета,
невозможного оттенка.

Страшный ангел с доброй вестью –
преклонив одну коленку,
приподняв одну ладошку.

Я родился в период подъема,
за это мне выбрили нос.
Я ходил поперек водоема,
но совсем не так, как Христос.
Я ходил по воде на лыжах,
все считали, что я идиот.
Заработав на этом грыжу,
я отправился в дальний поход –

Шар-птица летит в золотых облаках,
вращается жгучее тело её,
и тянется параболический взмах,
немыслимо длинный.
На плотном песке у горящей воды
расплавился оттиск имперских подошв,
и стелется низко рассеянный дым
кузнечного треска.

Будем проще, будем в кепке,
будем с толком тратить время,
будем буквы, будем ноты, –
он твердит себе весь день,
засыпая как убитый,
просыпаясь как из пушки,
погружён в себя по ушки,
независим и т. д.,

Я нырнул, я плыву под водой
мимо скучных зевающих рыб,
и колышется мир надо мной,
как отчаянный чаячий крик.
В лабиринтах подводной травы
я плыву, не подняв головы,
не махнув на прощанье рукой,
я плыву в этой бездне морской.

В зеркале прессы *

В огромном супермаркере Борису Нелокаичу
показывали вайзоры, кондомеры, гарпункели,
потрясные блин-глюкены, отличные фуфлоеры, а
также джинсы с тоником, хай-фай и почечуй.
Показывали блееры, вылазеры и плюеры,
сосисэджи, сарделинги, потаты и моркоуфели,

В нескушанном саду прошла весна.
В нескушанном саду настали листья.
И солнце их еще не обожгло,
червяк зелёный их еще не сгрыз,
и ветер тёмный не свалил их наземь.
Их много и они стоят стеною,
мерцающей стеной стоят над головою.

Веселопедисты ехали гуськом,
впереди заглавный веселопедист,
а за ним другие маленькие два
весело педали свой волосипед.

Две больших овёски вёз лосипедист,
виляя сипедным круглым колесом.
Как в одной увёзке было молоко,

ВЕЧНАЯ МЕРЗЛОТА

Толстая гладь расположена вдоль горизонта,
вся в промоинах тьмы, в плавных наплывах.
Лупит и лупит по пористой тверди картечью,
ломит и ломит солому унылая сила.
Бродит солдат, затерявшийся в долгом и нудном.
Сводит челюсти спазмой, сладкой зевотой.

ОСТОРОЖНО ОТКРЫВАЕТСЯ ВНУТРЬ
Осторожно, открывается внутрь!
Надпись на дверях "Икаруса"

Осторожно открывается внутрь,
понемножку, по шажку, по чуть-чуть.
Не успеешь в эту внутрь заглянуть,
как захлопнется на жирный щелчок.

Все куда-то подевались, всякие зверюшки.
Все куда-то превратились. Вымерли, наверно.
Муравоин кропотливый, гусельница-дева,
стрекозунья попрыгуля, бабочка-летута,
самолетный паукатор, мухаил-охрангел,
жук-ползук с морским отливом, тучный комарджоба,
мошка с бантиком ленивым, стрекотун легатый
и мечтательная с детства тётенька улётка.

Выйдешь грозно, встанешь в центре,
Вынешь песню изо рта.
Громыхнет железной птицей,
Упадет к твоим ногам.
Так засунь ее обратно,
Просто рта не открывай.
Здесь так сладко и приятно
Кровью пахнет каравай,

Выполз нег на зелен луг.
Тихо лёг.
Полежал один денёк
и утёк.
Вскоре новый выполз нег
на лужок.
Он понежился почти
месяцок.

Ушли Данилов и Панфилов,
ушли Денисов и Шаталов,
остались бедные Гаврилов
и, разумеется, Шувалов.
Одни, одни среди дебилов,
среди уродов и шакалов
остались бедные Гаврилов.
И, разумеется, Шувалов.

Голый попояс в перьях и дырьях
скачет по полю с вилкой в руке.
Хочет втыкнуть он этую вилку
в толстого сладкого зверя кусь-кусь.

Толстый и сладкий, сидя на ветке,
в листья зарылся и ни гугу.
Рядом зарыты толстые детки,

Грустная Песня Мехого Лисица,
поемая им лежа под кустом, вследствие нанесенной ему жестокой обиды

Кошка может
Слопать
Воробейчика,
Воробейчик - червячка,
Только я всем светом

Гундосая песнь

- Алё, это баня?
- Нет, это Болодя.

Закинув голову назад,
дудак на дудочке своей
игдает падтию любви.

Едет, едет Вася,
Он всю жизнь в четвертом классе,
У него жена Маруся
А в кармане пистолет.
Вася - это кличка,
А звать его Кацо.
У него приятное лицо.

Ему не спой и не станцуй,
не сплачь и не скричи,
он не посмотрит на тебя,
не скажет молодец.

Ему не надо помогать,
подыгрывать, перегибать,
вести, указывать наверх,

Еще светло. Еще не село солнце,
но дочь летит с карманным фонарем
и светит в карамельное оконце,
а там старуха с мыльным пузырем;
пузырь переливается, в нем папа,
он не боится. Падает звезда,
опять встает и ходит косолапо,
под ней сверкает твердая вода.

Записали меня в шепелявый оркестр
на почетную должность сугубого зайца,
что не пьет, не гуляет, морковок не ест –
только, знай, барабанит. Но очень старается.

Вот он я, с барабаном. Мне весело петь.
Видишь, мы маршируем военным манером?
Видишь, лупит в тарелки наш общий медведь,

Хомо-сцапиенс зеленый
Под кустом сидит зеленым
И какого-либо хому
Ожидает на обед.
Руки-штуки напружинил,
Ноги-лапы приготовил,
Сабли-зубы растопырил,
Ухти-когти заголил.

Завернула зима, с резким визгом входя в поворот
и с заносом пройдя по внезапно замёрзшим дорогам.
Доставай же лопату, греби от гаражных ворот —
эту мягко-сыпучую воду кидай понемногу.

Перевозчик с веслом, через город греби наобум,
всё в отвал отправляя, что за ночь насыпала вьюга.
Но за ней не поспеть, за её габаритным огнём,

Так долго вместе прожили, что...
И.Бродский

Так долго жили порознь, что...
В.Строчков

...И там был вход с чудным названьем "выход".
Там было хорошо: там было тихо.

Чучело тучи тянут по птичьему небу
ветру навстречу,
грозный который в шапке из волчьего снега
поднял ружьё,
коим сразить изготовился чучело птицы,
по тросу скользящей,
волчьим строгим зрачком её провожая
в последний путь.

Александр Левин,
Владимир Строчков

Из чего состоит тишина?
Из жужжания мерного мухи,
из подпольной возни грызуна,
бреха дряхлой дворняжки-старухи,
деликатного скрипа сверчка,

И Н С Е К Т А Р И Й
(песни неба и земли)

1.
Пролетали комарабли,
как стальные дирижабли,
во все стороны, как сабли,
ноги вострые торчабли.

Устанет воздух пировать
на майских празднествах растений
истомой загудит листва
остынет варево сирени
и встанет полдень на мосту
усатым сонным истуканом
и лишь стрекозы не устанут
его таранить на лету

Задохали Мурылика банданы.
Он чахался, курычился, но слип
и, жмыканный, запарханный и бляный,
он в дрюку поколатую захлип.

Всю бысть ему ферзило, как из пешки,
он был у всех понтыров законтак,

Пошёл ушастый Услустамк
однажды на базар.
За ним зубастый Остравадр
отправился тайком.

Он крался лесом и пешком,
украдкой и зимой,
и вислоухий Услустамк

Решил Услустамк завести огородик,
затыклы и фруквы посеять на нём,
чтоб осенью чудной наполнить свой погреб,
и летом прелестным, и ночью и днём.
Он выкопал ямку и семечко бросил,
он выкопал ямку и семечко бро-
сил, выкопал ямку и семечко бросил,
и семечко бросил, и всё закопал.

Пошел купаться Услустамк
на речку Упр-А,
надел пинетки и трусцы
и весело пошел.

За ним покрался Остравадр,
зубаст и босиком,
уныл, упал и полосат,

Хасилипа с Листапухой
раз гуляли у реки
в каблуках и пуделяшках,
в мудре-пудре и духах.

Очень гордые гуляли,
небывалой красоты.
Угодить таким гулялям

КАК ЭТО БЫЛО
(Рассказ очевидца)
Посвящается нашим доблестным лётчикам,
морякам, железнодорожникам, шахтёрам,
водителям, наладчикам, программистам
и атомным энергетикам.

Только начали вводить,

И вот он чистит свой сапог
Движеньем виолончелиста
И строгим оком резервиста
Пытливо смотрится в него.

И вот он пуговицам блеск
Первоначальный возвращает.
И вот он китель начищает

Когда над землёю летят комарабли
и воздух сверкает от членистых тел,
печальную песню поют комарабли,
гортанную песню поют.

Когда на столбе паукабель ужасный
готовится лезть по электросети,
он мощными лапами перебирает

Комарамуха любила
молодого уховёрта,
ухожора, листореза,
сердцееда, молодца.
Комарамуха любила
всей душою молодого
листовёрта, ухореза,
сердцежора, молодца.

Выскочит парикмахер
в красном одеколоне,
ткнет в тебя мягким пальцем,
крикнет: "Извольте бриться!!"
Но ты не ходи к нему бриться:
станешь таким же бледным,
будешь бояться гаишника,
прятаться под сиденьем.

Уходит на запад кудаблин-тудаблин,
спокоен, взволнован, упрям и расслаблен.
Несут его в море колибри-корабли,
палят гарнитуры большого калибра,
гремят полонезы прощальные вьюги
и машут платками подруги-задрыги.
Он слёзы глотает, он бодро смеётся,
как птицая птица, душа его мнётся

Лёгок, но не легковесен,
воздушен, но не ветрен,
в нём дух гуляет где хочет,
в нём свет живёт иногда.

Он сам гуляет, где хочет,
летает пока летается,
где не ищут там и находится,

От железной дороги
и дорожного шума
мимо шумного света
мимо светлого мая
и до майского сада

мимо майского сада
и садового дыма

Муж лежал на солнцепеке,
кушал жареные штуки,
испеченные женой
в позапрошлый выходной.
Штуки синие дымились,
пахли запахом, бурчали
и приятно щекотали
мужу у него внутри.

* * *

Муж лежал на солнцепеке,
кушал жареные штуки,
испеченные женой
в позапрошлый выходной.
Штуки синие дымились,
пахли запахом, бурчали

Заблудился в скрипичном лесу,
Треугольной улыбкой сияя;
Зоркий взор поправлял на носу
В застекленной утробе трамвая;
Накренялся на сгибах пути,
В стекла пыльные щурясь от света;
Вспоминал или вспомнил почти
Травянистую музыку эту.

НА ГУЛЯНИЕ БЕЛОЙ КОШКИ
В КАНУН СОЛНЦЕВОРОТА

Памяти Андрея Сергеева

Ты думаешь, выпали некие снеги?
Ты думаешь, просто смягчилась зима?
А это мохнатая тихая сапа

На произвольном языке
не выговаривая слово,
он сжал в намыленной руке
пластмассовое полшестого.

Мыча, как раненый боец,
он лез мочалкой под лопатку,
а в голове его свистец

Рыбина, голоси!
Дерево, улетай!
Иже на небеси,
Миклухо-Маклай!

Спящерица, проснись!
Тьма-тьма-тьма, таракань!
Яблоко, падай ввысь!

Народная песня

Липа шелестит литвою,
клён качается эстонет.
Над моею головою
чёрный ворон ветку клонит.

В поле белые поляки

Не хвалитесь вы, ребята, что познали сфер движенье,
дирижёров-режиссёров твёрдо знаете в лицо -
только тот, кто знает средство от клопов и облысенья,
может зваться в этом мире знатоком и мудрецом!

У-гу,
а мы так stаrались!
У-гу,

НЕМУМУ

Он был доверчив, как Муму,
и чист душою, как простынка,
когда подкралася к нему
невидимая Рукарынка.
Он Рукарынки не видал
и за карманы не держался –

Рыбы хотят глубже.
Птицы хотят выше.
Лошади спят стоя.
Девушки пьют пиво.

Птицей он был, птицей.
Помнят у нас люди,
Как он взлетел выше солнца,

ОБСЕРОИД (Александр Левин)
Звезданутый астрошизик,
наблюдая за Вселенной
в трёхлитровом перископе
на вершине Чупачупс,
вдруг однажды обнаружил
агромадный обсероид
на немногом отстоянье

- Мой дадыр - эта твой дадыр!
Твой дадыр - эта мой дадыр!
Их дадыр - эта наш дадыр!
Наш дадыр - харашо!

- Мой дадыр - эта ни твой дадыр!
Твой дадыр - эта ни мой дадыр!
Их дадыр - эта ни наш дадыр!

Здесь чичажник и мантульник,
лопушаник и чиграк,
волчий локоть, загогульник,
самоед и буерак.
Вьются стайкой пятихатки,
злобный вывертень жужжит,
тихо ползают мохнатки
и перчаточник бежит.

Осень залатаю
быстрыми стишками,
строчкой торопливой
поперёк основы.

Ни одной прорехи
не оставлю в небе,
чтоб не выпал дождик

Отвали от меня, отвали от меня, отвали,
Всею глыбой твоей, всею толщей могильной земли.
Отвали три-четыре куска, отруби, отпили,
И уйди, не дави на меня, не души, отвали.

Сразу видно породу, она не бедна, а пуста,
Беспородная груда просеянной серой золы.
За пустую породу, за общие наши места,

В огне хозяйственных забот
Сгорела без остатка
Хозяйка бежевых широт
Курчавая лошадка.

У ней все время чистота,
Забота и опека,
У ней повозка и плита,

Пипичет вертикальный транспорт,
пипичет выходная дверь,
над пешеходным переходом
пипичет добрый светофор.
Кричит забытая машина,
пипичет из последних сил,
свово пропавшего мужчину
зовёт на разны голоса,

В ту кромешную субботу
рано утром на работу
я отправился, зевая
раз в минуту, как тромбон.
Было холодно и глупо,
только я в своем тулупе
твердо ехал на работу,
темноту тараня лбом.

ПЕСНЯ ПРО ВЛАСТНУЮ ВЕРТИКАЛЬ

Когда труба трубит над родиной,
когда гроза гремит над родиной,
и тьма сгущается над родиной,
и газ кончается в трубе,
встает начальник нашей родины
и замначальник нашей родины,

В небе
порхает поршень,
кудрявый поршень,
кусачий зверь,
ищет
свою подругу,
красотку тачку
он.

ПЕСНЯ ПРО УРИНАЛОВ

Повстречалися два уринала,
и воскликнул один уринал:
"Как нас мало на свете, как мало!" -
А другой уринал зарыдал.

Помолчали, наполнив бокалы,

Худой мечтательный Петров
с утра выходит за печеньем.
И вот несёт его теченьем
среди бушующих дворов.

Петров свистает веселó
изрядным голосом стеклянным
и длинный рубль деревянный

Выпьем пива,
Выпьем и споем,
Как мы красиво
С Машкой пиво пьем.

В потной банке
Светлое пивко,
Здесь на полянке нам

Повылезло уродов на экранах телевизоров
от прочих отличается повышенной ворсистостью,
усиленной кустистостью, идейной нерушимостью,
окрасом специфическим, фактурой незабвенною.

Подобного повылезла давненько видно не было.
Всё больше были бойкие нечёткого строения,
какие-то курчавые с заметной перекладинкой,

Пойдука-посплюка лежит на кровати
в тигровых носках и махровом халате.

Пойдука-поемка сидит за столом
и вилку втыкает под разным углом
в котлетку-картошку, сосику-масиску,
при этом читая занятную книжку.

1
Вот он постоял да и выбрался в поле.
В поле не качалася рожь да пшеница –
в поле извивалось уравненье Максвелла,
головой качал Учитель Вернадский.

В этом ложном поле не было света,
не было и тьмы, но разума куча,

От заснеженных наших окраин
не дойти до слепящих Пальмир,
если сделался многополярен
этот поляризованный мир.

Полюс Северный еле заметен,
полюс Южный молчанье хранит,
и покуда Восточный поёт на рассвете,

Пролетали комарабли,
как стальные дирижабли,
во все стороны, как сабли,
ноги вострые торчабли.
Их суставы скрежетабли,
их моторы бормотабли,
и крыла их слюдяные
от полёта не ослабли.

Бойся, бойся меня, Дуся!
Я не кладезь макаронный,
не усатый Мачу-Пикчу,
пожиратель фрикаделек.
Я неважный, низачемный
утвердительный начальник,
разрешитель глупых баек
и мычалок мойдодыр.

На улице Склерофимовича
стоял кинотеатр "Урядник".
Там славную девушку Олечку
увидел Коляня-разрядник.
Он был волочильщик известнейший,
она – ученица сучильщицы.
Он был на заводе застрельщиком,
она – только год из училища.

...птички – порх! – И улетели,
и кругом на сучьях сели,
и хвостами завертели.

Пушкин. "Царь Никита и его сорок дочерей"

Прохладки с крылышками
теплушки с варежками

За окном моим летали
Две веселые свистели.
Удалые щебетали
Куст сирени тормошили.
А по крыше магазина
Важно каркали гуляли
И большущие вопили
Волочили взад-вперед.

Мелкий рыбка Боря Булька -
Это очень мелкий рыбка,
Круглоротый, головатый,
Полосатый, волосатый.
Мелкий рыбка Боря Булька
Каждый вечер произносит
Изумительный пузырик,
Полосатый, волосатый.

Cбычились ме́чты, сбычились!
Правда, скрючились и скособочились,
но зато поднялись высоко,
раздались в плечах
и достались не тем, кто без них зачах.

Ну, а кто зачах, так ему же хуже.
За несбычу мечт не ответит даже

На улице Склерофимовича стоял кинотеатр "Урядник". Там славную девушку Олечку увидел Коляня-разрядник. Он был волочильщик известнейший, она - ученица сучильщицы. Он был на заводе застрельщиком, она - только год из училища. Оркестр играл перед фильмами, гнездился культурный очаг. Увидел он девушку издали и чуть от любви не зачах. Был фильм интересный, про сыщиков, но Коляня сидел, как больной, а ведь он среди всех волочильщиков был известный герой трудовой! А потом эту славную Олечку он не смог после фильма найти и по улице Склерофимовича за нею до дома пойти. Он метался от девушки к девушке, но это была не она, и на улице опустевшей остался один паренёк. И потом что ни ночь, то бессонница, просыпался с больной головой, а ведь он среди всех волочильщиков был известный герой трудовой! И когда на вагонолитейном он, страдая, весь день волочил, эта Оля желанною тенью постоянно витала над ним. Не застреливал новых починов он и сдавать перестал ГТО, на собранье ячейки опаздывал, забывал в раздевалке пальто. Что ни вечер - наш Коля в "Уряднике", где гнездился культурный очаг, но не мог отыскать этой Олечки, хоть глядел он до боли в очах. Говорили ему волочильщики: "Улыбнись-подтянись, Николай!", "Не журыся, дывчина отыщется!", "Приходи на ячейку в четверг!" Однажды сучильная фабрика приготовила шефский концерт для завода вагонолитейного, первомайский рабочий привет. И славная девушка Олечка там пела со сцены ДК смешную частушку народную в поддержку платформы ЦК... На улице Красных Пилильщиков есть красный один уголок, сучильщицы и волочильщики три дня веселилися в нём. И свадьбою безалкогольною запомнился тот Первомай, как сучильщицу славную Оленьку взял замуж один Николай.

Село солнце, Балалайкин,
в небесах встаёт звезда.
Все погибнем, Балалайкин,
все мы сгинем без следа.
Нас погубят, Балалайкин,
Хронос, Логос и Эрот,
иль Фемида, Балалайкин,
заберёт нас в оборот.

Когда Резвяся и Играя
Танцуют в небе голубом,
Одна из них подобна снегу,
Другая - рыжему огню.

Одна плывёт, как в хороводе,
Уклюжей грации полна,
Другая бегает по небу,

Толстый Василий лежал на дому,
розовым носом спускаясь во тьму.
Запахи лавра, лаванды и роз
Толстый Василий имел через нос.

Ах, Толстый Василий, твой дом на холме
розовым носом сияет во тьме.
Великий надомник, сиятельный князь,

Торчучелко липучее
из книжечки про мальчика,
который к той торчучелке
прилипся ненамеренно.
Он был такой лоснящийся,
чумазый, щёки толстые.
Наверно в той торчучелке
нарочно перемазался.

Тридцать первого числа
в небе лампа расцвела,
тыща жёлтиков стояла,
а кругом трава росла.

Гроздья белые с каштанов грузно свешивались вверх.
Мы носили нашу сумку в продуктовый магазин,
мы меняли наши деньги на картошку и батон,

Ты мене хозяйка, я тебе добытчик.
Я тебе водитель, ты мене кухарка.
Я тебе носильщик, ты мене сиделка.
Ты мне поломойка, я тебе электрик.

Ты мне парикмахер, я тебе рассказчик.
Я тебе фотограф, ты мене художник.
Ты мене бухгалтер, я тебе сантехник.

Угомонилась птица Гамаюн,
умаялась и надоела публике.
Разговорилась птица Говорун –
о мире, вере и моральном облике.

Раздухарилась птица Какадуй.
Поёт и скачет. Поёт и скачет.
В большом почете птица Козодой:

Улица Павших Борцов

Выехал затемно, долго плутал,
долго колдобины задом считал.
И вот серая улица, немытые дома —
то ли кондитерская, то ли тюрьма…

Вот эта улица Павших Борцов,

Песня о французском кролике, истом католике и большом безобразнике, съевшем метёлку

Французский кролик чавкает в углу,
Грызет метлу, жует свеклу.
Он любит Папу, он не любит пастилу,
Он каратист, парашютист.

Французский кролик нажрется как нолик,

ХОМЯКАДЗЕ

Бежит по улице босиком
герой, укушенный хомяком.
Трясёт взволнованным кулаком
и тяжко стонет.
Уж так судьбина его горька!
Зато хранит судьба хомяка.

Гренни смит
ронни спит
эрни пьёт
элси жжот

джонни депп
дэнни тупп
санни коп

В голове моей завелся
червь блестящий и холодный.
Он похож на человека,
но совсем не человек.

Он во лбу буравит дырку,
он из глаза вылезает.
Длинный, черный и блестящий,

стихи В. Строчкова

Я говорю, устал, устал, отпусти,
не могу, говорю, устал, отпусти, устал,
не отпускает, не слушает, снова сжал в горсти,
поднимает, смеётся, да ты ещё не летал,
говорит, смеётся, снова над головой
разжимает пальцы, подкидывает, лети,