Александр Новиков все тексты (слова) песен, переводы, видео, клипы

Во дворе, где радиола на конце иглы держала
Нить мотива и луны лимонный диск
Пробивал гитарой - соло какофонию квартала
Такт за тактом ливерпульский гитарист.

А потом игла чихала,
открывалась дверь балкона,
Дом полночный пестрой шторой

Кончилась вчера седьмая ходка -
Буду ждать восьмую как всегда,
А что-то мне совсем не пьется водка
И табак - какая-то бурда.
И на сердце тоже не спокойно -
Может мне в натуре завязать?
Может гражданином стать достойным,
Уголовный кодекс лобызать.

По лежне в прокуратуре
Гражданин шагал, в натуре,
К дяде Юре прокурору на допрос.
Дядя Юра – злыдень строгий,
От него идут дороги
На делянку в Ивдельский лесхоз.

Стихи и музыка: Александр Новиков

Ах, какой тяжелый случай –
Ваня шел ногами суча,
Через вахту на звонок.
А кенты его встречали
Без загруза и печали:
– Ваня, очнись, окончен срок!

Стихи и музыка: Александр Новиков

Не считал ни зим ни весен –
Что их мне считать.
Говорил: монету бросим,
Можно загадать.
Не считал свои монеты,

Может быть, когда проеду мимо я,
Грубым словом вас и помяну -
Вы ведь, моя прежняя любимая,
Поменяли имя и страну.
Может быть, когда я вас увижу,
Заново родившуюся тут,
Вспыхнет и во мне любовь к Парижу,
Как и к вам, на несколько минут.

Печальная мелодия
Со струн катилась, как слеза.
Который год, как в непогоде я —
То снегопады, то гроза.
От случая до случая —
Надежда — писаный портрет —
То исчезает, сердце мучая,
То появляется на свет.

Вот вошла она, и стихло все крикливое,
И зажегся словно в темени маяк.
Погрустневшая и чья-нибудь любимая,
Как когда-то много лет назад — моя.

Было жарко. А в душе хрустел мороз еще —
Коль друг другу мы не первые уже.
И влепила мне губами с нежным прозвищем

Написал на зеркале в гримерной
Золотоголовый парень в черном,
Непомерно влюбчив, в меру пьян,
Первый на Руси, как первый в Риме,
В час признанья прима-балерине:
"Люблю Айседору Дункан".

Всех на свете баб подмять готовый,

Что она себе искала,
Бог ее рассудит и простит
Чехарду и смену кавалеров.
Во дворе ее фискалы
разбирали хором по кости
С тысячей примеров.

Яд сочился вслед глухо

Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
Удивительно вкусно, искристо́ и остро́!
Весь я в чём-то норвежском! Весь я в чём-то испанском!
Вдохновляюсь порывно! И берусь за перо!

Стрёкот аэропланов! Бе́ги автомобилей!
Ветропро́свист экспрессов! Крылолёт буеров!
Кто-то здесь зацелован! Там кого-то побили!

Ах, ты, жизнь – заплаты-клочья,
Перешита на сто раз
Так красиво, да не очень
Что-то радуется глаз.

Пролетает на три счета
Под ударами хлыста,
Но считается чего-то

А войну войной никто не называл,
Окромя солдатиков.
А тыловой мордастый генерал
Слал все интендантиков

Документики сшивать –
Листики пролистывать.
Ах, война – родная мать –

Плыл по ветру теплый вечер
И за горизонтом гас.
Ты попалась мне навстречу
В первый раз.

Твоя улыбка певчей птицей
Растаяла в ночи,
И замелькали встречных лица:

Бабочка летает в запретке —
Как ей от весны не балдеть.
А мне еще две пятилетки
На бабочек в запретке глядеть.
В синем небе, как в сковородке,
Жарится солнца блин.
Мы с ней по первой ходке
Жить в эту жизнь пришли.

Непутев я с детства был -
Колот был и резан,
Комсомольских активистов
ножичком пугал.
Ах, как девочек любил,
Коль бывал нетрезвым.
Вобщем, очень видным был,
как в глазу фингал.

Ор вокзала украшая (или в переходе),
На рубли меняя ноты бесшабашно так,
Где кипит толпа большая, по слогам выводит,
Отбивая нос ботинку, безработный музыкант:

Женщина-картинка,
Фантик золотой,
Жгучая блондинка –

Ах, как на балконе белый голубь ворковал,
Белый, будто снег, выпал на окно.
Если бы он вправду письма раздавал,
Перепало б мне тоже хоть одно.

Мелочи, пустяк, пару легких строчек,
Он принес мне, если бы хотел.
Просто забирать письма он не хочет,

Завтра будет все не так.
Завтра в землю грянет дождь.
Завтра ты уедешь, улетишь, уйдешь.

А сегодня мы с тобой,
Птицу Лето ухватив,
Жарко обнимаясь, попадем под объектив.

Мы с ней так ждали белый пароходик,
Что режет море вдоль и поперек,
И он уже был к пирсу на подходе,
Когда подали черный «воронок».

Он дал гудок загадочный и зычный,
Поспешностью мне душу беленя,
И капитан с кокардой неприличной

Гитарный бой весь двор косил

Я выбивал его как мог

А он в хмелю всегда просил:

"Ты про меня сыграй, Санёк"

Александр Новиков

Кого купил ты сука?

Он Розочке пальтишко подавал,
Мотивчик негритянский напевал.
И Роза, гордость нашего квартала,
Ему, кажися, тоже подпевала.

Зеркалу холодному хотелось,
Чтобы ты вошла в него.
Ты в него гляделась и вертелась –
И во всем, и без всего.

И шептал, шептал тебе без лести
Голос твой в стекла квадрат –
Зеркалом побыть на этом месте

Куда ни бреду я - всё против шерсти,
Движения супротив.
И в каждом звуке, и в каждом жесте -
Кому-нибудь на пути.
И купол небес, запрокинув донце,
Мне спину дождями бьет.
За то, что под ним волоку я солнце
С заката на восход.

В захолустном ресторане,
Где с пятеркой на "ура"
Громыхают стопарями -
Кто не допили с утра.

Здесь полет армейской мысли,
Над столами воспарив -
Дым, который коромыслом,

Чудо-пластинки в открытой продаже,
Песни на них словно радужный сон.
Тихо, спокойно, без роковой блажи
Их распевает Иосиф Кобзон.

Песни застрянут в мозгах как занозы,
Нам предлагая подтягивать в тон
С Аллой Борисовной "Алые розы" -

В обетованной стране
Встретились мы – одногодки.
Ах, не видались, поди, уже тридевять лет!
И подливает он мне
Из принесенной мной водки.
Все у него хорошо.
Все, что искал, он нашел.

Слова: А. Новиков
Музыка: А. Новиков
Исп.: Александр Новиков

Вано, прочти. Ты грамотный... не знаю.
Сходи к соседу, пусть тебе прочтет.
Скажи сижу, на зоне срок мотаю.
Увидимся не раньше через год.

Вдоль по памяти бреду,
Вспоминаю все как было.
Девочка, в каком году
Называла меня милым?

Сладкий мой ночной улов, —
Но Амур прицелил мимо, —
Нашептал красивых слов,

Эй, налей-ка, милый, чтобы сняло блажь,
Чтобы дух схватило да скрутило аж.
Да налей вторую, чтоб валило с ног,
Нынче я пирую - отзвенел звонок.

Нынче я гуляю, мне не нужен счёт,
Мне вчера хозяин выписал расчёт.
Я у этой стойки не был столько лет,

Эй налей-ка милый чтобы смыло блажь
Чтобы дух схватило да скрутило аж
Да налей вторую чтоб валило с ног
Нынче я пирую отзвенел звонок
Нынче я гуляю мне не нужен счет
Мне вчера хозяин выписал расчет
Я у этой стойки не был столько лет
Не к больничной койке был прикован нет

Улицы печальные,
Сугробы да мороз.
Сорванцы отчаянные
С лотками папирос.
Грязных улиц странники
В забаве злой игры,
Все они — карманники,
Веселые воры.

Буфетчица вокзальная, гражданка Виолетта,
Причёсочка, укладочка из ультрафиолета,
За стоечкой за барной, как в бреду,
Когда же я, когда же я приду.

Готовится встречать меня гражданка Виолетта,
Не пьёт, не ест, не курит, надо б талию - ан нету,
Волнуется, наводит марафет,

В то лето с неба выпала
Большая благодать,
И было мне легко и так приятно.
У ней была причесочка –
«Век воли не видать»,
А юбочка – «роди меня обратно».

А я под «ноль» остриженный, пока,

Смеется девушка чему-то у фонтана.
Ей все обыденное — сказочно и странно.
И провожатый молод, мил и мимолетен,
Смешит ее стихом на самой верхней ноте.

Талдычат голуби и кланяются низко
На шпаги ног прелестной чудо-гимназистки.
Я — провожатый. В одиночестве — беда нам.

Вот вошла она, и стихло все крикливое,
И зажегся словно в темени маяк.
Погрустневшая и чья-нибудь любимая,
Как когда-то много лет назад — моя.

Было жарко. А в душе хрустел мороз еще —
Коль друг другу мы не первые уже.
И влепила мне губами с нежным прозвищем

Вот вошла она, и стихло все крикливое,
И зажегся словно в темени маяк.
Погрустневшая и чья-нибудь любимая,
Как когда-то много лет назад — моя.

Было жарко. А в душе хрустел мороз еще —
Коль друг другу мы не первые уже.
И влепила мне губами с нежным прозвищем

Все движемся – устроен мир на том.
Настал черед, и я с Восточной съехал.
В дорогу песен хулиганских том
Собрал мне двор с эпиграфом: «К успеху».

Держал меня в горсти
Всесильный Дух Дворовый.
Уехал. Двор, прости.

Все живое особой метой
Отмечается с ранних пор.
Если не был бы я поэтом,
То, наверно, был мошенник и вор.

Худощавый и низкорослый,
Средь мальчишек всегда герой,
Часто, часто с разбитым носом

Плясал вчера на крышах города
Со снегом дождь.
И мне казалось, из-за холода
Ты не идешь.
А мне казалось, что назавтра ради нас
придет жара.
Но завтра кончилось вчера.
И звали ветки, ветром всклочены,

Мы с Вами встретимся теперь уже случайно.
Вы уезжаете - счастливого пути...
Вас тепловоз помчит в ночи отчаянно,
А я один останусь позади.

Вы уезжаете так быстро и так медленно,
Смешно, наверное, смотреть со стороны.
Вы так милы и мысли Ваши ветрены.

Годы молодые с забубенной славой,
Отравил я сам вас горькою отравой.
Где ты, радость? Темь и жуть, грустно и обидно.
В поле, что ли? В кабаке? Ничего не видно.

Я не знаю: мой конец близок ли, далек ли,
Были синие глаза, да теперь поблёкли.
Были синие глаза, да теперь поблёкли.

Сергей Есенин

Голубая кофта. Синие глаза.
Никакой я правды милой не сказал.

Милая спросила: «Крутит ли метель?
Затопить бы печку, постелить постель».

Мир звенел победным маршем
И цветные видел сны.
Ей хотелось быть постарше
Аж на целых две весны.

Ну, а мне как на картинке,
Перекрасить мир в своё,
И податься к той блондинке,

Город древний, город длинный
имярек Екатерины,
Даже свод тюрьмы старинной
Здесь положен буквой "Е".
Здесь от веку было тяжко.
Здесь пришили Николашку.
И любая помнит башня
О демидовской семье.

Мы играем в городской роман
С белокудрой лахудрой.
У нее скрипмя скрипит диван
И будильник душу режет утром.
Бросить бы - не больно-то роман
заманчив.

Но что-то есть в них, в этих

Я прилетел сюда зачем-то на ночь глядя
И смертным боем бьюсь в гостиничную дверь,
Но как повымерли за стойкой эти... тёти,
Конечно дрыхнут, и куда же я теперь?

Я бьюсь сильней, но это слабо помогает,
Скажите, граждане, куда же я попал?
Я поражен, с меня никто не вымогает,

Ударит полночь, но не спится,
И не идет на ум строка.
Но раз не выпало влюбиться,
Есть пара слов, наверняка.
Их ангел с музой в танце нежном
В пустой нетронутой тиши
Произнесут легко-небрежно,
А ты пиши, давай, пиши!

Грянет ночь глухим дуплетом
Над погашенным двором,
А бумага вспомнит лето
Под блуждающим пером.
Ветер листья в злые клочья
Растерзает во хмелю.
Вот, теперь я знаю точно:
Я опять тебя люблю.

Чего тебе от жизни не хватает?
На чем тебя поймала наркота?
Душа парит, а тело пропадает-
Лишь год прошел, а ты уже не та.
Есть прозвище тебе - любовно и надолго.
В компании своей ты - "девочка-иголка".

Уколется по вене, заботает по фене

Как время пролетает быстро,
И, кажется, забыл ее.
Она живет и мечет искры
Уже на сердце не твое.

Но, вдруг, она опять навстречу,
И, вот, опять мы говорим,

Вам завтра 25. И званый люд,
Я верю, изойдет на комплименты.
Я верю, треснет стол от вин и блюд,
Собранных соответственно моменту.
Охапкам роз не хватит в доме ваз.
Не хватит слов воздать хвалу фасону.
Меня здесь нет. Но поздравляю вас
Гудком автомобильного клаксона.

Как просто, тихо, без речей,
Решился будничный вопрос:
Мой дом, теперь уже ничей,
Приговорен – идет под снос.
Еще денек – и крыша с плеч,
Сползется гусеничный лязг.
На пустыре, где стенам слечь,
Устроят бревна перепляс.

Друг мой Колька — зуб железный,
С виду легкая рука.
Для науки тип полезный,
А для общества — слегка.
Скажет слово — как отрубит,
Глаз подернет пеленой.
Кольку, ох, как девки любят,
Если спутают со мной!

В темном лесе есть поляна.
На поляне есть цветок.
Испытаешь вкус дурмана,
Если хватишь хоть глоток.
Тот цветок порос бурьяном,
Дни и ночи напролет,
Алкашам и наркоманам
Он покоя не дает.

Ё моё...ё моё.. ё моё... ё ё ё
Ё Ё моё...ё моё.. ё моё... ё
Я бросил пить и сразу стал красивым
и ёмобиль задумал прикупить
На ёмобиле с лошадиной силой
хочу себя по жизни прокатить
страхуюсь я копотоцелованьем
и пусть во след голдят как воронье:

Прочифиренные воровки,
Каких уже не кличут «телками»,
В толпе с растратчицами робкими
Пестрят, как бабочки под стеклами.

Фарца, валютчицы, наводчицы –
Разбитых пар и судеб месиво.
Статья... фамилия... имя... отчество...

Am
Журавли в который раз
E7
Над землей состроят клин,
Am C
Лето, выжженное в дым,
G E7
Оставляя позади.

Табак выгорает так сладко
И бродит вино в голове,
На сцене танцует мулатка
И вечер необыкновен.
Горланят безмозглые чайки,
Вцепляются в гриву волне.

Встречайте, встречайте —

Помнишь девочка, гуляли мы в саду.
Я бессовестно нарвал букет из роз,
Дай Бог памяти, в каком это году,
Я не чувствовал ладонями заноз,

Надрывались от погони сторожа,
И собаки не жалели в беге сил,
Я бежал, твоим букетом дорожа,

В заведении, где на вывеске горит огрызок слова,
Где ни воду пить не стал бы, ни вино...

Но за окнами гроза, и я сажусь
за стойку снова,
И прохожих, как ворон, могу считать через окно.

А она красивой рыбой за стеклом, хвостом виляя,

***
Как ни крути, а была с приблатненным оттеночком,
Песня любая, и ветер пьянил, как вино.
И целовала меня синеглазая девочка.
Как это было давно… Было давно.

Девочка милая, первая в мире красавица,
Тонкая, хрупкая, даже капризная, но…

ОРИГИНАЛ:

Цветы на подоконнике,
Цветы, цветы.
Играют на гармонике,
Ведь слышишь ты?

Играют на гармонике,

Александр Новиков Извозчик '84
1 Вези меня, извозчик
2 Куда ведут пути-дорожки
3 Я вышел родом из еврейского квартала...
4 Город древний
5 Гостиничная история
6 В захолустном ресторане
7 Рублики-копеечки

E --0--2--4----
A -----------0-

Am E
Эй, налей-ка милый, чтобы сняло блажь,
G C
Чтобы дух скрутило E --0--2-- да схватило аж,

Она проходила рядом,
Себе улыбалась мило.
А я стрелял в нее взглядом,
Но все выходило – мимо.

И был он похож на пулю,
На полный огня снаряд.
Но взгляд мой попал в другую

Катилась по асфальту
Весенняя вода.
Стрижи крутили сальто
В звенящих проводах.
И, горла не жалея,
Какой-то воробей
Кричал на всю аллею
Про глупых голубей.

Катилась по асфальту весенняя вода,
Стрижи крутили сальто в звенящих проводах,
И, горло не жалея, какой-то воробей
Кричал на всю аллею про глупых голубей…

Мелодия крутилась в косматой голове,
И лодка «Наутилус» плыла по синеве,
И дождь бежал по лужам, не разбирая ног,

Самая любимая моя осенняя песня)
БРЕД, БРЕД, БРЕД!
Но меня зацепило 25 лет назад)

Катилась по асфальту весенняя вода,
Стрижи крутили сальто в звенящих проводах,
И, горло не жалея, какой-то воробей
Кричал на всю аллею про глупых голубей…

Катилась по асфальту весенняя вода,
Стрижи крутили сальто в звенящих проводах,
И, горло не жалея, какой-то воробей
Кричал на всю аллею про глупых голубей…

Мелодия крутилась в косматой голове,
И лодка «Наутилус» плыла по синеве,
И дождь бежал по лужам, не разбирая ног,

Каторжанские байки.
Пойдут – только за душу тронь.
Как искра на фуфайке:
Подуй – превратится в огонь.
Ничего не напорчу.
Уколет, но не перевру.
Расскажу – переморщусь,
А значит, еще поживу.

Em F# Hm
Куда девался кляузник-сосед
Em A D H7
Жить без него меня берет кручина
Em F#7 Hm \r
Ведь на меня давно управы нет 2
Em F#7 Hm (H7) / раза
Такая вот для кляузы причина /

Кляузник-сосед

Куда девался кляузник-сосед?
Жить без него берет меня кручина –
Ведь на меня давно управы нет.
Такая вот для кляузы причина.

Куда девался кляузник-сосед?

А продолжения не будет
И мы расстанемся вот-вот.
Мне осень голову остудит,
Повесив звезды в небосвод.
И ты останешься случайной,
Мне поцелуй в ладонь зажав,
На самом ветреном причале,
Где все прощаются, дрожа.

Она стригла ему волосики
И ножницами чик-чик-чик
Пырнула в глаз, и стал он косенький
Хоть стой, хоть падай, хоть кричи!
Свою вину она тогда уже
Сняла, хоть, в общем, неспроста
Пырнула в глаз. И стала замужем.
Заместо Красного Креста.

Влюблялся я немало,
Ах, не в кого попало.
Журчало время, как вода.

Рисково так и мило
Она меня любила,
Моя кудрявая беда.

Поделились и люто, и наспех,
И — в пучину без дна.
В поле поровну белых и красных,
А Россия — одна.

Шашки наголо, шпоры — с размаху,
Чья, выходит, права?
Покатилась крестами на плаху

Крокодил

В крокодилью оденусь кожу –
Я ни разу в такой не ходил, –
И по виду стану похожий,
Просто вылитый крокодил.

Сохла над диваном у нее
на стене гитара.
На окне цветы, на душе цветы
бредили дождем.
И глазело зеркало в диван:
ах, какая пара!
Пара – ты да я, пара – ты да я.
Ты да я вдвоем.

Куда-куда ведут пути дорожки?
До крышки гроба, знает каждый псих
Армяне шьют фартовые сапожки
А я пришью кого-нибудь из них
Искать судьбу-отвалятся подметки
В Ташкенте дыни сладкие растут
Снимают чурки тонну с каждой сотки
За свой нелегкий мусульманский труд

Раз в три года волю тратить кое-как
Возвращался он из дальних мест.
Восемь ходок мелочь, если наверняк
Дома сохнет кто-то из невест.

Вот такой была подруга-лапочка,
На отсидки не считала лет,
Называл ее он нежно Лампочка,

Жила в полуподвале
Лифтерша тетя Валя,
А с нею вместе взрослый жил сынок.
Он налегал на кашу
И вымахал с папашу,
И помогал мамаше всем, чем мог.
За то, что папа маму бил вот здесь, в полуподвале,
Сыночек папу с корешом живьем четвертовали —

Она несла себя легко.
Как белый парус по толпе.
Толпа сворачивала головы ей вслед.
Но ни о чем и ни о ком
в губах ее висел напев
И разминуться было нам - так нет!

Локон ее волос ласковой белой змеей

Она несла себя легко,
Как белый парус по толпе.
Толпа сворачивала головы ей вслед.
Но ни о чем и ни о ком
в губах ее висел напев,
И разминуться было б нам — так нет!
Локон ее волос ласковой белой змеей
Мне угодил на плечо.

Вечер грустен и без песен вышел как обряд:
Светел, нем и свят - как крест на рясе.
Я бельмом в глазу ночного фонаря
Поторчу и двинусь восвояси.

По памяти, повдоль неонных знаков.
Под пестрой их водой мой путь так одинаков.
На те же улицы гребу, на те же переулки.

***
Ты помнишь, сорила осень
Золотом по углам?
И было нам двадцать восемь
Ровно напополам.
Ты ласково говорила:
- Всему настает пора...
И эхо тех слов парило

Медсестричка — украшенье лазарета
Пела песенки, иголками звеня.
А моя, казалось, — всё.
А моя, казалось, — спета.
И она одна лишь верила в меня.

И не хворь меня терзала, и не рана.
Не проросшее на памяти былье.

Меня еще не раз посадят в лужу
И будут бить еще по голове,
И в половине тех, кому я нужен,
Останутся тогда надежные вполне,
Останутся надежные вполне.
О мой хребет сломали столько палок
И сколько, сколько вывезли воды,
Но все равно не крив он и не жалок,

Мир звенел победным маршем
И цветные видел сны.
Ей хотелось быть постарше
Аж на целых две весны.

Ну, а мне как на картинке,
Перекрасить мир в своё,
И податься к той блондинке,

Мир звенел победным маршем
И цветные видел сны.
Ей хотелось быть постарше
Аж на целых две весны.

Ну, а мне как на картинке,
Перекрасить мир в своё,
И податься к той блондинке,

Брошу, брошу я монету -
Вдруг да выпадет орел,
Полетаю с ним по свету,
Где ногами не добрел.

Полетаю, полетаю,
Ворочуся из степей
И, конечно, напугаю

Мы столкнулись, раскаленные как лето,
Как холодные с горячими ветра.
Будто в первый раз со мной случилось это,
Будто в первый раз случилось с ней вчера.
Мы бросали в море камни,
И под градом тех камней
Громко нравилась она мне.
Тихо нравился я ей.

Fm Bm
На Восточной улице
C7 Fm
На карнизах узких
Fm Bm
Сизари красуются
Eb7 Ab
В темно - серых блузках.

На палубе горланят в караоке

На палубе горланят в караоке
Куплеты, от которых – лезть в петлю.
Но терпит ночь. И океан глубокий,
И я, на удивление, терплю.

Так ветрено в душе. И парус белый,

Допьёмте и - бывайте...
А время след залижет.
И всё о Вас.
Дворовый обыватель
По сплетням из Парижа
Вам долг воздаст.

Докурим и пора бы

над розовым морем вставала луна
во льду зеленела бутылка вина
и томно кружились влюблённые пары
под жалобный рокот гавайской гитары

послушай о как это было давно
такое же море и то же вино
мне кажется будто и музыка та же

Голубая кофта. Синие глаза.
Никакой я правды милой не сказал.

Милая спросила: "Крутит ли метель?
Затопить бы печку, постелить постель".

Я ответил милой: "Нынче с высоты
Кто-то осыпает белые цветы

Не признаюсь я не маме, не кентам,
Что я маюсь,
Что тюрьма за мной гуляет по пятам,
Не признаюсь.
Затоскую вдруг, возьму да и напьюсь
До упаду -
Понимаю, одного теперь боюсь -
Что я сяду.

Не тронь гантели, Клара,
Тебе еще рожать!
Не надо этим марам
В журналах подражать.
Ты, видимо, забыла,
Что “торс” — не значит “бюст”
И что избыток силы
Не есть избыток чувств.

Очередь, что в Рай, ей-Бог, создать бы надо,
Да, вот, беда – числом народец маловат.
А где кишмя-кишит – так в приемной ада –
Тут рады каждому, но каждый всем не рад.

В предбаннике у ада с ключами Вельзевул,
Отвечай, как надо - громко вслух ему!
И, вот, выходит первый, трясущийся и нервный,

Жил у бабушки козлик неброский,
Был облезлый, хромал и болел.
Не взгляни на него Кашпировский –
Безусловно, давно б околел.

Но взглянул на него он из теле –
Лишь глаза к переносице свел,
Как почувствовал жжение в теле

Все равно этот час настанет,
Мы простимся с тобой и, вот,
Даже парой одной не стали,
Просто даже — наоборот.
Попрощаемся и уедем —
Мало ль разных на свете стран,
Будем жить с тобой как соседи,
Но уже через океан.

Пароход в закате белый-белый
Резал тишину гудком,
А у борта в синей плес глядела
Девушка с цветком.
В трех шагах стоял я и украдкой –
Хоть одним глазком взглянуть, –
Как ей ветер гладит-треплет прядки
И ласкает грудь.

Пробил час. К утру объявят глашатаи всенародно -
С опозданием на полвека (лучше все ж, чем никогда!):
"Арестованная память, ты свободна!
Ты, свободна!.."
Грусть валторновая, вздрогни и всплакни,
как в день суда.
Стой. Ни шагу в одиночку ни по тропам,
ни по шпалам.

Пробил час. К утру объявят глашатаи всенародно –
С опозданием на полвека – лучше все ж, чем никогда! –
«Арестованная память, ты свободна. Ты свободна!»
Грусть валторновая, вздрогни и всплакни, как в день суда.

Стой. Ни шагу в одиночку, ни по тропам, ни по шпалам.
Нашу пуганую совесть захвати и поводи
В край, где время уминало кости Беломорканала,

Бокал все полней и полней,
А в стенке бокала я с ней отражаюсь. Я с ней.
Она – не моя.
Она убежала от мужа. Ушла, уползла, как змея.

Она положила себя,
Как битую карту, рубашкой помеченной вниз.
Она – не моя.

Парикмахер модный очень -
С ним вся звездная Москва.
Клюв у ножниц так заточен -
Чирк! - и спрыгнет голова.

Он закрутит, он забреет,
Он закрасит завитки.
Бабы в кресле розовеют.

Вот он – пароходишко бумажный,
Ходит он от берега ко дну.
В луже, там, где дом многоэтажный,
Где она пройдет, перешагнув.

Флагом всполохнет ей или дымом
И гудит-дудит во все гудки.
А она опять нарочно мимо,

Вот он - пароходишко бумажный,
Ходит он от берега ко дну.
В луже, там где дом многоэтажный,
Где она пройдёт, перешагнув.

Флагом всполохнёт ей или дымом
И гудит-дудит во все гудки.
А она опять - нарочно мимо,

Вы не фея, не миледи,
И не кукла, но
Ваши кудри шеей лебедя
Льнут к груди хмельно.

Вы – танцовщица из бара,
Южной ночи визави.
Для гулянки вы не пара,

Мне десять лет вчера чуть было не впаяли.
Но в этот раз бессилен был закон.
А ну, сисястая, станцуй нам на рояле!
А ну, губастая, подуй нам в саксофон!
И ты, пархатенький, на скрипке постарайся –
Здесь не Америка, десь могут не простить –
Сыграй про Мурку нам, да чтобы в темпе вальса,
Да со стаканом к нам не вздумай зачастить.

От этой чудной танцовщицы,
Что стоит денег целый куш,
Мог без ума всю ночь тащиться
Видавший виды “Мулен Руж”.
Видавший все на свете Брайтон,
Не шибко падкий до чудес,
Салютовал бы ей “ол-райтом”
И многодолларовым “йес”!

У бомжа-мажора
Прозвище - "Рублевич".
Имя - дядя Жора,
Но он не Робинович.

Попусту не трется,
И живет они тихий.
В супер-vip-колодце,

Самая кошмарная машина —
Это черный воронок.
Мне казалось, он проедет мимо,
Но тормознул у моих ног.
А самая хорошая машина —
Станок, штампующий рубли.
Она спешила и спешила.
И нас с ней в первой увезли.

Мы, простые обитатели села
Шлем вопрос вам про двуглавого орла
Что на клубе приколоченный сутулится, —
Ожил вдруг и стал собой — ну чисто курица.

И кудахтами кудахчет непотребными,
Глядь, ан бошки не с коронами, а с гребнями,
Лапы то ли в кимоно, а то ли в помочах,

Песков неоткрытых Америк
Так просто не встретишь сейчас,
Но, все-таки, был этот берег
Для нас.

Без песен из модных пластинок,
А каждое фото с тобой
Светилось как снимок

По улице жмуром несут Абрама,
В тоске идет за ящиком семья,
Вдова кричит сильней, чем пилорама,
И нет при нем ни денег, ни “рыжья”.

Тоскливо покидая синагогу,
Завернутый в большую простыню,
Абрам лежит в сатин на босу ногу,

1.
Em
Помнишь, девочка, гуляли мы в саду,
Em Am
Я бессовестно нарвал букет из роз?
D7 G
Дай бог памяти, в каком это году
Am C H7

Мир играет в цифры, в буквы,
В званья, в должность или в чин.
Мир играет даже в куклы
Всех цветов и величин.

Кукол разных-всяких шайка
Ходит-бродит по земле.
А я кукла-попрошайка,

Не пиши мне в Порт-Артур –
Нету адреса.
Пуля – дура. Но из дур –
Мне досталася.

Прямо в сердце с высоты
Бойной силою
Наотмашь. А в сердце – ты,

Погода — дрянь. И на дороге гололед.
Шныряет “дворник” по стеклу туда-сюда, взад и вперед.
Вот кто-то машет мне. Пожалуй, подвезу.
Я — не такси, но для нее готов на всем газу.

Остановлю. Спрошу у ней перед капотом:
Согласна ли на самый дальний перегон?
Ах, этот холод... Этот транспорт по субботам...

Все вытерпит мужик исконно русский –
Проматерится, разве что, вполглотки,
Коль нет обуток или нет закуски,
Но не потерпит, если нету водки.

Что врать – мы все корнями от сохи.
Чьи глубже только, чьи помельче.

Этот двор, где небо-блюдце,
А, то ли – купол шапито,
Мог ареной обернуться
Или сценой, на все сто.

Рвет на части вечер хмурый
Гитара полуночная,
И горланит без цензуры

Пускай ты выпита другим,
Но мне осталось, мне осталось
Твоих волос стеклянный дым
И глаз осенняя усталость.

О возраст осени! Он мне
Дороже юности и лета.
Ты стала нравиться вдвойне

Вот вошла она, и стихло все крикливое,
И зажегся словно в темени маяк.
Погрустневшая и чья-нибудь любимая,
Как когда-то много лет назад — моя.

Было жарко. А в душе хрустел мороз еще —
Коль друг другу мы не первые уже.
И влепила мне губами с нежным прозвищем

По городу – потоп, –
Бурлят и топят реки чувств.
Я в них утоп.
Но выплывать не тороплюсь.

По городу – трещот
С рассерженными птицами.
Жизнь впереди еще,

Рестораны шумные -колдовское зелье,
Юное, безумное, пьяное веселье.
Софочки, да Любочки, а впридачу к ним
Кофточки, да юбочки -сигаретный дым.

Улица Восточная -горе и отрада.
Годы мои юные вдаль по ней текли.
И теперь о прожитом сожалеть не надо.

Сосед Антоныч жил пока, собой не донимал.
Под солнцем место – девять метров в коммуналке.
Костыль под левую с утра, в пальто – и похромал.
Соседи звали за глаза: «зипун на палке».

А к ночи тихо – щелк замком,
Пахнёт в прихожей табаком,
Вздохнет на панцирной – и в храп

Я работал музыкантом
В самом шумном кабаке.
И какой-то фраер с бантом,
С толстой денежкой в руке,
Нам сказал, что мы не гожи,
Не оркестр мы, а сброд.
Я ему ударил в рожу,
И мне спаяли сроку год.

Рублики-копеечки.

Рублики-копеечки халявныя,
ой-ё-ё-ё-ёй,
Потерял я вас, а главное –
потерял покой.
Хуже водки – стерва подлая,
ай-я-я-я-яй,

Бывают дни, как сны хорошие
В разгар осеннего тепла,
В которых женщины из прошлого
Встают в пути, как зеркала.
И всё, что стерлось и померкло,
И затерялось при ходьбе,
Они вернут тебе, как в зеркало,
И всё узнаешь о себе.

Одевался модно, броско,
Когда был я молодой.
Я носил штаны в полоску,
А полоски были вдоль.
И когда я очень просто
Угодил на долгий срок,
Дали мне штаны в полоску,
А полоска поперек.

Благороднейший папаша,
А я вот что вам скажу:
Нет, я не порчу дочку вашу,
Нет, я не порчу дочку вашу,
Я просто близко с ней дружу.

И напрасно черной сажей
Вы рисуете беду -

Сосед съезжает, но душе моей не легче,
По всем углам витает грустный дух.
Съезжает с дома мой сосед краснодеревщик,
Прощальных слов не выговорить вслух.

В любой доске он тонко чуял пол прекрасный
И кол осиновый умел так заточить,
Что тот казался древесиной красной,

Женщина любимая
В сердце уголек,
Потушить его нельзя.

Шел по жизни мимо я,
Шел бы, да не смог
За руку тебя взял.

Смеется девушка чему-то у фонтана,
Ей все обыденное – сказочно и странно,
И провожатый – молод, мил и мимолетен –
Смешит ее стихом на самой верхней ноте.

Талдычат голуби и кланяются низко
На шпаги ног прелестной чудо-гимназистки.
Я – провожатый. В одиночестве – беда нам.

Сергей Есенин

СНОВА ПЬЮТ ЗДЕСЬ, ДЕРУТСЯ И ПЛАЧУТ...

Снова пьют здесь, дерутся и плачут
Под гармоники желтую грусть.
Проклинают свои неудачи,
Вспоминают московскую Русь.

На полустанках снег колючий,
Как проволока на ветру.
И от моей свободы ключик
Конвойный прячет в кобуру.

Горят поля и дразнят дымом
Через решетное окно,
И пролетает воля мимо,

01. Страна Всеобщего Вранья
02. Стенка
03. Ах, война
04. Ай, по стеночке!..
05. В обетованной стране
06. Поросячий рай
07. Нина-Ниночка
08. Попрошайка

Уже не врут, не лгут, не брешут,
А льют помои через темечко страны.
Уже не мнут, не бьют, не режут,
А норовят тишком пальнуть из-за спины.

А в телевизоре одни и те же рожи -
Визжат, босят и буратинят голоса.
И все похожи, и всё похоже

По стихам Есенина

Улицы печальные,сугробы да мороз
Сорванцы отчаянные с лотками папирос
Грязных улиц странники в забаве злой игры
Все они карманники веселые воры

Тех площадь на Никитской, а этих на Тверской

Заказываю песню на счастье и на фарт,
Её сыграешь если в натуре музыкант.
Сыграй мне между клавиш, воткни мне в сердце нож,
Про то, как не исправишь, про то, как не вернёшь...

А! Суки, суки, суки. Суки заловили,
Костюмчика мне долго не носить.
А! Суки, суки, суки. Суки заловили,

Та женщина была отчаянно красива,
Убойна, как дикарская стрела.
И ни о чём большом, особом не просила,
А просто захотела — и была.

И на руке моей большой зелёный камень
Топорщился и зеленел вдвойне.
Я трогал эту женщину руками.

Бесстыжие глаза твои зеленые
Зрачок такси напоминают мне,
Когда он чешет пункты населенные,
Особенно при звездах и луне.

И в них, когда ты жмешься к стойке баровой,
Горит зеленой денежки пожар.
Мы, может быть, сегодня станем парою

Ночью мается причал при лунном свете
И руками трогая луну,
В дождь танцует девочка на парапете
И стреляют молнии в нее одну.

Бьет из неба звездный ток
И загорается вода...
Танцует девочка про то,

Вано, послушай, очень плохо слышно!
Зачем так долго трубка не бралась?
Ты выслушай меня, скажу как вышло,
Пока совсем не разорвался связь.

Нет, я не выпил, даже начал трезветь.
Я так скажу, ты не перебивай:
Начальник рынка надо сразу резать -

1.
В тот день кенты до гроба
Откинулись мы оба
И вдаль по жизни двинули на фарт.
Мы в путь на полустанке
Схватили две полбанки,
Чтоб жизнь казалась мягче,
чем плацкарт.

Так было – ни один
день не промчался мимо,
Я каждый повторить
без счёту раз готов,
Где я писал стихи
для девочки любимой,
Где сотканы они
из нервов и цветов.

Ручку мну до боли в кулаках,
Хочется писать о дураках.
Жил, водился, изводился как,
Чистый и непуганый дурак.

Разнесчастна дуракова жизнь –
Умных опиши, хоть запишись.
Дураков – ни-ни! – попробуй тронь,

Простимся, и покатят
Из легкой грусти дни,
Они, как мы с тобой, всем сердцем там,
Где были золотыми
Вчерашние они,
Где пальмовый шалман в окно хлестал.

Как схватили меня, сволокли,
Дали срок – пятилеток парочка,
И осталась мне от любви
Черно-белая фотокарточка.
Я и рвался, и прутья гнул,
И в побег собирался из стойла,
И мечтал, что ее одну

Очередь, что в рай, ей-Бог, создать бы надо,
Да, вот, беда – числом народец маловат.
А где кишмя-кишит – так в приемной ада –
Тут рады каждому, но каждый всем не рад.

В предбаннике у ада
С ключами,
Отвечай, как надо

Ты прохладой меня не мучай
И не спрашивай, сколько мне лет.
Одержимый тяжелой падучей,
Я душой стал, как желтый скелет.

Было время, когда из предместья
Я мечтал по-мальчишески — в дым,
Что я буду богат и известен

Рестораны шумные - колдовское зелье,
Юное, безумное, пьяное веселье.
Софочки, да Любочки, а в придачу к ним
Кофточки да юбочки, сигаретный дым.

Улица Восточная - горе и отрада,
Годы мои юные вдаль по ней текли.
И теперь о прожитом сожалеть не надо,

Как была бы улица скучна
Да и вечер был из грусти соткан,
Если б не ходила здесь она
И ночной квартал за ней - глазами окон.

А еще ночные тормоза.
Руки нараспах, как весла в лодках...
Кто сказал? Он правду ей сказал:

Сижу в прибрежном кабаке,
Ем чужеземную креветку.
Блещу колечком на руке
И вспоминаю небо в клетку.
О берег волны чистят клюв,
И море камешки катает.
А той, которую люблю,
Мне больше моря не хватает.

Когда скучает женщина
у темного окна
И нету слез, чтоб выплакать, любя.
Все мысли вдаль летят,
а там идет война,
Где я теперь за всех и за себя.

Вот здесь, на этой шумной площади
В давно ушедшие года
Ругались пьяные извозчики
И улыбались господа.

Кивая гривами облезлыми,
Мелькая крупами коней,
Как докатились вы, болезные,

ЦВЕТОЧНЫЙ БУЛЬВАР

Закачался палубой бульвар —
Так солнце шпарит.
Изо всех вокруг сидящих пар
Дай присяду к этой паре.
С головой в газету завернусь
На пять минут.

Постойте, дайте, дайте попрощаться,
Я на свободе не был и трех дней,
Пока колесики на часиках пылятся,
Позвольте с ней, позвольте с ней, позвольте мне, я попрощаюсь с ней.

Припев:
Ах, часики-котлы
С русалкой циферблат,

Вышел я из метро и пошел
по центральной дороге
И случайно в толпе уронил
свой большой кошелек.
А как поднял глаза, увидал
эти самые ноги,
И я понял, что нету на свете
красивее ног.

В летнем кафе в самом центре Парижа
День убиваю. Мне скучно. Мне жарко.
В небе творение Эйфеля вижу
И нашу сестрицу в Останкине жалко.

Сердце дурью мается
В сладкой пелене,
И вовсю старается

Автор: А.Новиков
Музыка: А.Новиков
Испонитель: А.Новиков

Вечер по стеклу размазан,
На десерт дают стриптиз.
Раздевается не сразу-
Снизу вверх и сверху вниз.

***
В дальнем городе, где детство, свесив ноги,
Азиатской пыльной маялось жарой,
Проезжал смешной старьевщик по дороге,
Зазывая всех своей «шара-барой».

И менял он на бутылки и обноски
Леденцы и много всякого добра,

Соседская дочка без “экстази” просто
Не может ни петь, ни плясать.
И в такт на диване не может попасть.
Она театрально-поклонная в доску,
Но зелья не хочет бросать.
Театр - ей от Бога. И он не дает ей пропасть.

И лечит ее в этой шумной квартире

...рыжая. Я по ней сох.
Ветром мне во сне трепал висок
Мой давнишний полуночник,
Мой давнишний полубог.
Плыл поверх пугливой тени
Отблеск рыжего огня,
Ночь ее тянула прочь от дома.
Мимо черных стен и окон,

Мусолил старую гармошку
Сосед по дому дядя Шплинт.
Щипал на картах понемножку
И на раздачах делал финт.

Сидел, как водится, конечно,
За убеждения, как встарь.
А первый друг его сердечный

Одевался модно, броско,
Когда был я молодой.
Я носил штаны в полоску,
А полоски были вдоль.
И когда я очень просто
Угодил на долгий срок,
Дали мне штаны в полоску,
А полоска поперек!

Это не лето
Слова: А. Новиков
Музыка: А. Новиков
Исп.: Александр Новиков

Время свое потихоньку берет
Ловкой рукой.
Птицам назавтра опять перелет -

Бомжей похватали. Их меньше стало вроде бы.
В «спецы», в ЛТП и в ИТК.
Церковь. День. И на тебе — юродивый!
Руку тянет мне для пятака.

Существо размера полсаженного,
Серость — от макушки и до пят.
Лоскуток Василия Блаженного –

Я вышел родом из еврейского квартала
Я был зачат за три рубля на чердаке
Когда на всех резины не хватало
И я родился в злобе и тоске
Когда подрос, играл в лапту и прятки
Метал ножи в обшарпанную дверь
А у отца давно сверкали пятки
И я не знаю, жив ли он теперь

Вступление: Dm
Gm7 A | Dm Dm/C | Gm6/Bb Gm6 | A7

Dm Dm/C Gm6
Милая, милая, Вы мне опалите
Gm6/Bb A7 A7/F A7/E
Душу слепым огнём,
Dm Dm/C Gm6/Bb

"Когда мне было 20 лет..."

А продолжения не будет,
И мы расстанемся вот-вот,
Мне осень голову остудит,
Повесив звёзды в небосвод.
И ты останешься случайной,
Мне поцелуй в ладонь зажав,

"Когда мне было 20 лет..."

А продолжения не будет,
И мы расстанемся вот-вот,
Мне осень голову остудит,
Повесив звёзды в небосвод.
И ты останешься случайной,
Мне поцелуй в ладонь зажав,

У Яшки Цыгана
Гитара с трещиной была.
Ладами цыкала,
А все же за душу брала.
И по баракам с ним
Бродила тенью вновь и вновь.
Бывало – пальцы в кровь –
Играла нам про волю и любовь.