Тысячу обид я безропотно вытерпел от Фортунато, но, когда он нанес мне оскорбление, я поклялся отомстить. Вы, так хорошо знающий природу моей души, не думаете, конечно, что я вслух произнес угрозу. В конце концов я буду отомщен: это было твердо решено, -- но самая твердость решения обязывала меня избегать риска. Я должен был не только покарать, но покарать безнаказанно. Обида не отомщена, если мстителя настигает расплата. Она не отомщена и в том случае, если обидчик не узнает, чья рука обрушила на него кару. Ни словом, ни поступком я не дал Фортунато повода усомниться в моем наилучшем к нему расположении. По-прежнему я улыбался ему в лицо; и он не знал, что теперь я улыбаюсь при мысли о его неминуемой гибели. У него была одна слабость, у этого Фортунато, хотя в других отношениях он был человеком, которого должно было уважать и даже бояться. Он считал себя знатоком вин и немало этим гордился. Итальянцы редко бывают истинными ценителями. Их энтузиазм почти всегда лишь маска, которую они надевают на время и по мере надобности, -- для того, чтобы удобнее надувать английских и австрийских миллионеров. Во всем, что касается старинных картин и старинных драгоценностей, Фортунато, как и прочие его соотечественники, был шарлатаном; но в старых винах он в самом деле понимал толк. Я разделял его вкусы: я сам высоко ценил итальянские вина и всякий раз, как представлялся случай, покупал их помногу. Однажды вечером, в сумерки, когда в городе бушевало безумие карнавала, я повстречал моего друга. Он приветствовал меня с чрезмерным жаром, -- как видно, он успел уже в этот день изрядно выпить; он был одет арлекином: яркое разноцветное трико, на голове остроконечный колпак с бубенчиками. Я так ему обрадовался, что долго не мог выпустить его руку из своих, горячо ее пожимая. Я сказал ему: -- Дорогой Фортунато, как я рад, что вас встретил. Какой у вас цветущий вид. А мне сегодня прислали бочонок амонтильядо; по крайней мере, продавец утверждает, что это амонтильядо, но у меня есть сомнения. -- Что? -- сказал он. -- Амонтильядо? Целый бочонок? Не может быть! И еще в самый разгар карнавала! -- У меня есть сомнения, -- ответил я, -- и я, конечно, поступил опрометчиво, заплатив за это вино, как за амонтильядо, не посоветовавшись сперва с вами. Вас нигде нельзя было отыскать, а я боялся упустить случай. -- Амонтильядо! -- У меня сомнения. -- Амонтильядо! -- И я должен их рассеять. -- Амонтильядо! -- Вы заняты, поэтому я иду к Лукрези, Если кто может мне дать совет, то только он. Он мне скажет... -- Лукрези не отличит амонтильядо от хереса. -- А есть глупцы, которые утверждают, будто у него не менее тонкий вкус, чем у вас. -- Идемте. -- Куда? -- В ваши погреба. -- Нет, мой друг. Я не могу злоупотреблять вашей добротой. Я вижу, вы заняты. Лукрези... -- Я не занят. Идем. -- Друг мой, ни в коем случае. Пусть даже вы свободны, но я вижу, что вы жестоко простужены. В погребах невыносимо сыро. Стены там сплошь покрыты селитрой. -- Все равно, идем. Простуда -- это вздор. Амонтильядо! Вас бессовестно обманули. А что до Лукрези -- он не отличит хереса от амонтильядо. Говоря так, Фортунато схватил меня под руку, и я, надев черную шелковую маску и плотней запахнув домино, позволил ему увлечь меня по дороге к моему палаццо. Никто из слуг нас не встретил. Все они тайком улизнули из дому, чтобы принять участие в карнавальном веселье. Уходя, я предупредил их, что вернусь не раньше утра, и строго наказал ни на минуту не отлучаться из дому. Я знал, что достаточно отдать такое приказание, чтобы они все до единого разбежались, едва я повернусь к ним спиной. Я снял с подставки два факела, подал один Фортунато и с поклоном пригласил его следовать за мной через анфиладу комнат к низкому своду, откуда начинался спуск в подвалы. Я спускался по длинной лестнице, делавшей множество поворотов; Фортунато шел за мной, и я умолял его ступать осторожней. Наконец мы достигли конца лестницы. Теперь мы оба стояли на влажных каменных плитах в усыпальнице Монтрезоров. Мой друг шел нетвердой походкой, бубенчики на его колпаке позванивали при каждом шаге. -- Где же бочонок? -- сказал он. -- Там, подальше, -- ответил я. -- Но поглядите, какая белая паутина покрывает стены этого подземелья. Как она сверкает! Он повернулся и обратил ко мне тусклый взор, затуманенный слезами опьянения. -- Селитра? -- спросил он после молчания. -- Селитра, -- подтвердил я. -- Давно ли у вас этот кашель? -- Кха, кха, кха! Кха, кха, кха! Кха, кха, кха! В течение нескольких минут мой бедный друг был не в силах ответить. -- Это пустяки, -- выговорил он наконец. -- Нет, -- решительно сказал я, -- вернемся. Ваше здоровье слишком драгоценно. Вы богаты, уважаемы, вами восхищаются, вас любят. Вы счастливы, как я был когда-то. Ваша смерть была бы невознаградимой утратой. Другое дело я -- обо мне некому горевать. Вернемся. Вы заболеете, я не могу взять на себ A thousand offenses I meekly suffered from Fortunato, but when He paid me an insult, I vowed revenge. You are so good knowing the nature of my soul, I do not think, of course, that I am aloud said the threat. In the end, I'll be revenged: it was hard It agreed - but the most hardness decision obliges me to avoid risk. I had not only to punish, but punish with impunity. Resentment is not avenged when the avenger catches pay. It is not avenged, and if the abuser is not He knows whose hand came down on him punishment. No word or act, I did not give a reason Fortunato I doubt my best to it's location. Still I He is smiling in his face; and he did not know that now I smile at the thought of his imminent death. He had one weakness, this Fortunato, although other respects, he was a man who was respect and even fear. He considered himself a connoisseur of wines and a lot of proud of it. Italians rarely true connoisseurs. Their enthusiasm is almost always a mask that they wear on time and as required, - in order to make it easier to inflate British and Austrian millionaires. In all regards old paintings and antique jewelry, Fortunato, like Other of his countrymen, was a quack; but in old wines he really knew a lot about. I shared his tastes: I myself highly prized Italian wines and each time seems to case, bought them a lot. One evening, at dusk, when the city was raging Carnival madness, I met my friend. He welcomed me with excessive heat - as can be seen, he had already that day pretty drink; He was dressed Harlequin: bright colorful tights on his head peaked cap with bells. I him delighted that a long time to release his hand from his, shaking her warmly. I told him: - My dear Fortunato, I'm glad I met you. What you are blooming. And today I sent a barrel of Amontillado; at least, the seller claims it Amontillado, but I have my doubts. -- What? -- he said. - Amontillado? A keg? Not may be! And in the middle of the carnival! - I have my doubts - I said - and I, of course, acted recklessly, paying for this wine as for Amontillado, without consulting first with you. You could not be anywhere else I find, and I was afraid to miss the event. - Amontillado! - I doubt. - Amontillado! - And I shall scatter them. - Amontillado! - You're busy, so I'm going to Lukrezi If someone is me give advice, only he. He will tell me ... - Lukrezi not distinguish Sherry from Amontillado. - And there are fools who claim that he did not less delicate taste than you. - Come on. -- Where? - In your cellar. -- No my friend. I can not take advantage of your kindness. I see you're busy. Lukrezi ... -- I'm not busy. Come on. - My friend, in any case. Even if you are free, but I see that you are brutally cold. The unbearably damp cellars. The walls are completely covered with saltpetre there. - Anyway, let's go. The common cold - this is nonsense. Amontillado! You shamelessly deceived. And as Lukrezi - it does not distinguish Amontillado sherry from. Saying this, Fortunato grabbed my arm, and I'm wearing a black silk mask and dense zapahnuv domino let him captivate me the way to my palazzo. None of the young men we met. All of them are secretly slipped away from home to take part in the carnival fun. Before leaving, I I warned them that will not be back before morning, and strictly punish any a moment not to leave the house. I knew enough to give such a charge, so that they fled to a man, as soon as I I turn my back on them. I took off from the base two torches, one handed and Fortunato bow invited him to follow me through the suite of rooms a low arch, from which began the descent into the cellars. I went down the long staircase, makes a lot of turns; Fortunato He followed me, and I begged him to be careful to tread. Finally, we We reached the end of the stairs. Now we are both standing on damp stone slabs in the tomb of Montresor. My friend was walking unsteadily, bells on his cap tinkled with every step. - Where's the keg? -- he said. - There, far away, - I replied. - But a look what White spider web covers the walls of this cave. How is she sparkles! He turned and pointed to me dull eyes, blurred drunken tears. - Nitrate? - He asked after a pause. - Ammonium nitrate, - I said. - How long have you have this cough? - Kha, kha, kha! Kha, kha, kha! Kha, kha, kha! Within minutes, my poor friend was not able to reply. - It's nothing, - he said at last. - No - I said firmly, - back. To your health too precious. AT