Птицами все тексты (слова) песен, переводы, видео, клипы

Вот тебе Рокстарс кеды,
Вот тебе Сникерс и Кола.
Дети идут в школу,
В космос летят ракеты.
Вот тебе из супермаркета ужин,
Вот - икона, вот - псалтырь.
Это не мир стал хуже -
Это хуже стал ты.

этакий информационно обезвоженный кастрат.
книг не читай. и уж куда там тебе ходить в музей.
у меня было восемь тысяч друзей.
и мы чатились до четырех утра.
улыбаясь черными зубами весна сыпет снег.
дима исхудал весь. но дима не видит пищи.
ведь у него тысяча подписчиков
и между ними крепкий коннект.

Береги ее
Воздух в груди лишь для нее
Облака в виде сердец и вместо дождя падают хлопья
Смотреть на нее исподлобья
Не смело впервые целовать ее губы
В глазах читать, что только тебя она любит
Нежность
В пупырышках кожа

Птицами - Закрытый космос.

Во всех этих квартирах
Я хотел гореть,
Но всегда сгорал,
Где-то хлестали с горла,
Где-то пытались кинуть,
В каждой душевой я цеплял грибок,

Не важно, что было до и что теперь будет после.
Нам больше, как в детстве, не упереться носами.
Я уверен, мой друг, там самые вкусные кости.
Я уверен мой друг, там руки самые-самые.

Кто-то с тобой бежит по желтому полю. И вам весело.
Кто-то добрый с твоей шеи нежно снимает ошейник.
Ты знаешь, я презираю себя за минуты агрессии.

Его глаза блестят, как самое дорогое колье.
Он элегантен, все делает не спеша
И спустя сколько-то лет
Его фото в серванте
Все еще сохраняет свой шарм.
Без склок, упреков и противоречий,
Он за широкой грудью прячет эмоции
И каждый раз, упаковывая вещи,

Вези меня, поезд,
Вези.

В тот двор, где я не знаю печали,
Где после приключений Джеки Чана,
Норберта и Деггета,
Я не ставлю теги,
Не делаю убогих записей в блоге,

Хочу гореть,
Как монах в
Шестьдесят третьем,
Как горели
Берега Японского моря,
Хочу проснуться
И не заметить,
Как постарели родители,

Вы видели, как умирают киты?
Их грустные глаза цвета эбонита?
Как все глубже они опускаются на дно океана бескрайнего.
Почему же вам хорошо?
Ответьте, почему же вам не болит?
Вы ведь пили слезы китовые.
Прямо на кухне.
Прямо из крана.

Птицами - Гражданин “Вы”

Арест ни за что и следствие ни о чём.
Так горячо бьется сердце у гражданина “Вы”.
Без УДО, за убеждения или рассказанный анекдот -
Десять лет исправительно-трудовых.
Двери отперли ночью,
Оперуполномоченный действует по инструкции,

я слишком плохой пример для чьих-то детей.
в каскаде недель мне бы перестать куда-то бежать
и нарочито лететь.
я начитан и впредь
весьма переборчив в речах.
ведь за забором рычать перестал.
хотя вчера еще,
мог выпалить пару фраз сгоряча.

Знаешь, эти твои новые басни
Отличная для ума пища.
Говорю себе: улыбайся,
Улыбайся пошире, дружище.
Где-то скачут цены на бирже.
Где-то русло поменяла река.
Я не то, что бы чем-то обижен,
Я скорее никак.

А однажды мне всё таки хватит весомых слов,
И, сделав глубокий вдох, я, сбиваясь, начну рассказ:
О том, сколько я повидал без тебя городов,
О том, как в звездах, щурясь, искал китов,
И о том, мой друг, как мне не хватало нас.
Ты будешь слушать всю ночь, не смыкая глаз.

Я расскажу, как сладкие дыни пахнут в порту,

на деревьях одиноко висят
последние ржавые листья
слепой пианист снова играет очень грустную песню
наша любовь сегодня
на доске разыскиваемых
я ее еле узнал,
если честно.
пустые чашки на столе,

Давай купим проигрыватель
И будем слушать ту пластинку Земфиры,
Что я привёз тебе из Москвы.
Давай собирать зверобой и бессмертник.
Давай на фасаде напишем:
Фредерик Бегбедер – пиздабол.
Давай починим розетку и выведем ржавчину.
Давай, если и будем прощаться,

Однажды в теле Хосе Сантоса Чокано жил жук. Не то чтобы жук пытался быть, знаете ли, светским модником, но у него была трость с т-образной рукояткой, фетровая шляпа, фланелевые брюки и налакированные туфли. Этого было вполне достаточно для того, чтобы чувствовать себя уверенно, а если прибавить еще и усатую улыбку уже опытного донжуана, то жук мог запросто подцепить какую-нибудь жукѝну. Жук очень любил гулять по большой и малой желудочной кривизне, блуждать по подреберным скверам и кишечным тротуарам. Он внимательно разглядывал двенадцатиперстные облака и когда некоторые из них разбивались о печеночные холмы, в его маленьком хрупком сердечке что-то отзывалось эхом. По вечерам жук часто захаживал в бар на поджелудочной стрит, где червячник наливал ему пинту вкуснейшего сока. Нередко они обсуждали прочитанные книги, обменивались новостями и пропускали рюмку-вторую. Перед уходом жук обычно выбирал в стареньком музыкальном автомате песню Томаса Ньюмена и, допивая остатки, тихонько подпевал: «Самвэ ова зе рэинбоу вэй ап хаи». Как-то раз в пятничном номере местной газеты написали, что в теле появился нож. Жук надел чистую рубашку, не спеша погладил брюки, причесал усы и в чертовски хорошем настроении пошел с ним знакомиться.

Канец.

Somewhere over the rainbow Way up high
And the dreams that you dreamed of
Once in a lullaby ii ii iii Somewhere over the rainbow
Blue birds fly And the dreams that you dreamed of

Мы с тобой не знакомы.
В комнате бесконечно пусто.
Звёзды в окна скребутся.
Переночевать на балконе.
Я смотрю на небо сквозь ветки.
На юге край небосвода клокочет.
Значит, дождь пойдет ночью,
Значит, сон будет крепким.

этот момент настанет и у тебя.
когда нечего будет сказать.
ты поднимешься над облаками
и упадешь в грязь.
ничего.
будешь смотреть на экран
и листать ее.
будешь в голове копаться

Когда ужин закончен, приносят счёт.
Когда небо в смоле - гремит гроза.
И если ее глаза улыбаются кому-то еще,
Иди на вокзал, брат, иди на вокзал.
Когда лифт не работает, считай этажи.
Когда зима - впускай в легкие воздух морозный.
И если она говорит, что им дорожит,
Слишком поздно, брат, слишком поздно.

Вот оно как - ходить по земле
Без чугунных оков.
Нам будто по восемь лет
И сегодня мне так невыразимо
Легко.
Я забился на свою полку, словно в окоп,
А люди, глаза разинув, тычут пальцами.
Они никогда не видели, чтобы кто-то так широко

птицами - капкан

от меня. твоему. плотный виват.
в этот раз, не то, чтобы сурово, но и без соплей розовых.
я скажу это прозой. и мне будет плевать,
что с пеной у рта извергнет критиков свора.
будучи мелким вором,
я крал слезы и улыбки других по кабакам.

У меня был друг
В далекие те лета,
Когда жизнь ключем
Бьет в теле так.
Он мечтал съездить в Эдинбург,
Читал Фолкнера,
И рассказывал чем полезен кунжут,
У меня был друг,

Кай, за окном середина мая, а я так и не знаю, куда себя деть от боли,
А помнишь, Кай, как мы летали? Так давай забудем эту историю, как можно скорей.
Ты видишь, как мне тебя не хватает,как меня ломает изо дня в день?
Послушай, Кай, я умираю, а тебе сегодня прийти просто лень.
Прошлой ночью твоя девочка-одиночка дошла до ручки, открыла двери и вышла вон,
А помнишь, Кай, всех своих сучек? Ты мне вечно врал, а прошлой ночью
Я опять стояла под твоим окном. Когда телефон молчит, я знаю, что это ты
Сбился с пути, забился в углу своей комнаты, посмотрел на часы, забыл куда надо идти

Создай что-то стоящее.
Будь полезным.
Посади дерево,
Помоги человеку.
Постарайся запомнить
Краски над побережьем.
Ничто не останется прежним.
Ничто не останется прежним.

Лёша смотрел на детали
И слушал поезда скрежет,
Лёша уснул на Левобережной,
Проснулся на Театральной.
Звенели жетоны в автомате,
Кто-то нёс тюк на плечах,
Лёша пообещал матери
Ничего больше не обещать,

Мне четыре. Мама из окна кричит что-то.
Наверное, мыть руки и ужинать.
У меня смешные с Мики-Маусом шорты.
Я прыгаю из лужи в лужу.

Мама говорит, эта пора года – осень.
На улице холодно и воздух влажный.
Мне нравится тягать кошку за хвост.

Облака чернильные. Асбестовые.
Плевать. Хоть из плюша.
Поиграйся и положи на место.
Люди детям не игрушки.
Это скобочки/смайлы/точки.
Это электрички/пересадки/дожди.
Это вселенная пьяных и обесточенных.
Впрочем, так тоже можно жить.

Н е в е с о м о с т ь.
Сквозь клеточки.
По сосудам.
Яркими огоньками мигают датчики.
Где-то там выдают ссуды
И желают друг другу удачи
Обычные люди.
Хранят глубоко внутри тайны.

Я буду быстрее ветра.
Буду плыть и кролем и брассом.
Воспоминанием светлым.
Старой доброй открыткой буду.
Ты только меня не выбрасывай.
Любимой рубашкой.
Окном нараспашку.
Пашней и дождем весенним.

Я буду быстрее ветра.
Буду плыть и кролем и брассом.
Воспоминанием светлым.
Старой доброй открыткой буду.
Ты только меня не выбрасывай.
Любимой рубашкой.
Окном нараспашку.
Пашней и дождем весенним.

Я никогда уже не приду домой с цветами,
Мы не будем планировать слетать в Италию,
Больше не зайдем в Marc O'Polo,
Так и не прочтем ту статью про радиацию,
Наши дети никогда не пойдут в школу,
Никогда не принесут пятерку по географии,
И вообще наши дети никогда не родятся.
Ты никогда не купишь мне тот самый дезодорант

Как ты там и что нового?
Какую погоду вам обещают?
Молчание нынче не золото, олово
И если сказал не то что-то, обычно прощают
Я знаю у тебя проблемы личные
И твой бывший хочет вернуть счастье
Ему удается это частично
Он рядом, я через контакт пишу «здравствуй»

Если долго смотреть в окно,
Можно увидеть,
Как гаснет свет в магазине.
Дворника, собирающего на тротуарах
Стеклотару и алюминий.
Аптеку, троллейбус,
Прохожих, одетых богато и,
Напротив, вынужденных экономить.

читателя ждут холмс и ватсон.
писаки – творческих вечеров.
пустые банки хотят консерваций.
я хочу ничего.
видел добрым себя. видел злым.
ни холодно. ни горячо.
воспалились лимфоузлы.
это стихи о себе.

Похоронил себя
В ощутимо тесном,
Деревянном гробу,
Где только я
И вороных букв табун,
Краешек неба в окно,
Ненавязчивый мазок акварели,
Сегодня закат – будто

Будто бьется соль в предсердиях,
Будто лопнул мыльный пузырь.
Девочка, эти серьги
Из иолита, топаза,
Или бирюзы.
Будто сводит язык от молитв,
Будто бьется птица
Внутри дурака.

Придумали
Вместо “хорошо” – говорить “окей”,
Вместо “настоящий” – ”тру”,
Вместо писем,
Аккуратно сложенных в конверт,
Ждать звонка.
Но как определить, что друг, которому предан ты,
Тебе больше – не друг,

птицами - простак

это не новый день, это вселенная совершает аборт,
напористо забивая тучи кадмием и свинцом.
тебя ищут. твой фоторобот разослан в каждый собор,
каждый храм знает тебя в лицо.
твоё имя звучит в коммуналках и загородных домах,
во дворах, где ржавые качели и на балконах белье,

Любовь - это, когда я топаю за белым шоколадом в 4 часа ночи в ближайший киоск. Только чтобы сделать тебе приятно.
Это когда мы ёлку выбрали и идём такие довольные домой, и вместе её украшаем старыми игрушками. А потом смеёмся, бегаем по квартире и пытаемся чем-то разбить кокосы.
Это когда уезжаю, смотрю в окна маршрутки, там ты на остановке и у меня что-то безумно щемит внутри. Когда у нас с тобой одна кулинарная тетрадь на двоих. То я клею рецепты, то ты. И мы обязательно, когда-то, вместе приготовим все эти блюда.
Это когда мы слушаем одну и ту же песню через двойник. Я в своих наушниках, а ты в своих, и качаемся.
Это когда ты плачешь на вокзале, а я говорю: "Не плачь, я вернусь". И не возвращаюсь.
Любовь - это моменты, мгновения.
Любовь - это не завтра и не послезавтра и не через десять лет.
Любовь - это сейчас. Просыпайся...

Птицами - Раздать себя всем.

Небо Луганска, как шапка огромного шампиньона - серое до жути. Мы шутим, шпионим и тянем по локалке фильм. Кто в чем, топчем проспект и смотрим на памятник, название которого я так и не узнал. В поезде начинаю говорить с Богом. Без крестов и икон. Поздно ночью, вещи - на позвоночник и в путь. Меня давно никто так не кормил, и этот город впервые улыбается широко.

Донецк худощав. Солнечными пальцами гладит по щам, залазит в волосы, в носоглотку, под легкие. Погода дурманит, словно крымское вино. Остаться или оставить – вопрос ключевой. Море глаз, в которых я отражаюсь одним сплошным пятном, но кроме надежды не могу дать ничего.

Не так сильно и синеватый, на такси до Ясиноватой. Читал водителю “Правду”, он сказал, что в точку и помог выгрузить багаж. Порционно - эмиграционку – засыпающим погранцам. А как тут? А как сам? Разгребем, справимся. Ростов, словно механик – карбюратор - смазывает меня дождем. Я как бы рад и весел. Мы куролесим, гоняем на мотыке, говорим о рыбалке и просто так. Этакая грустнота уезжать, ведь здесь как дома – безоблачно.

Есть разница?
Помнишь, тогда убивали газом.
Теперь - похуизмом.
Улыбнись. Сегодня твой праздник.
Огромные капли дождя пробивают карниз.
Письма рукой дрожащей.
Впалые глазницы.
Все чаще

День ото дня тяжелеют на сердце гири,
Время сменяет пеший ход на бег,
В чужом-чужом городе, в чужой квартире,
Живет чужой-чужой человек.
Гаснут витрины, закрываются бары,
Вянут цветы в вазах, в лужи превращается снег,
В чужом-чужом городе, по чужим тротуарам,
Идет чужой-чужой человек.

Вы только и можете: жаловаться и хаять,
Жаловаться, хаять и говорить с телевизором.
Вот тот - нахален, тот - спесиво палит издали,
Тот - говорит на иврите и всех вертит,
А вы что, никогда песок не пиздили у соседа
Или по возможности не брали в конверте?
Не врите.
Тут улицы бороздят уйма кидал и раззяв.

Столь замызганная и наскучившая
солнца пластинка
за чёрточку горизонта в кровавом зареве обрушилась.
Сизым вороном ночь опустилась.
Засыпая на видевшем обиды диване в гостиной,
я уткнулся щетиной в колючее крыло ей послушно.

Но слушай:

Ты свыкаешься
Носить зимой осеннюю куртку,
Кататься зайцем,
Рождаться и умирать.
Ты свыкаешься
Не быть, а казаться
И говорить «я рад вас видеть»
Людям, которым не рад.

Я видел парады планет
И космические конфетти.
В ночном небе зажегся
Знакомый фитиль.
Меня разбудил голос,
Он сказал: мы ждем к десяти.
Он сказал: если хочешь,
Твой друг тоже может прийти.

птицами - соль

Воспоминаний извилист массив.
Это не мой видимо стих,
Но стучась ко мне в дом,
Ради видимости
Ты разрываешься, как пластид
И снова просишь впустить.

В разладе с собою и с миром в разладе
ушел бы из дома, к Другой - незнакомой!
с самим Сатаною "махнул бы не глядя",
рискуя душой, и ушел бы из дома!..
Пусть женщина та, что в разладе со мною,
молчит удивленно, застыв у порога...
Ушел бы из дома с худою сумою!
Ушел бы, ушел бы, ушел бы, ей-богу!

Позавтракай. Выйди в город. Оплати счета.
Много кури. И больше не смотри назад.
Эти твои-мои слезы по щекам.
Это просто избыток соли в глазах.
Еще одна попытка поговорить. Напрасно.
Еще сотня стихов. Хуже чем яд.
Это еще один день, в котором нет нас.
Есть где-то ты. И где-то отдельно я.

Нервы натянуты. Хрустят пальцы.
Сквозь щели окон заползает вечер.
Она так мило тебе улыбается,
Так мило о чем-то щебечет.

Она все нежно сюсюкает,
Зайчик, солнышко, пупсик,
Она целует твои руки,

больше не буду никогда просить.
я в деле три года.
но все мои рекорды ограничиваются
сотней спасиб.
нас четверо в этом такси.
и день станет знаковым.
дом там, где люди. а не там, где кровать.
я больше не буду никогда плакать

Вскрываются вены весны
И грязь льется ручьем.
Мы не делим на чья и чье,
И пусть буквенным холстам
Не хватает линий,
Однажды это взорвется, как бомба,
А раз так, ты вспомнишь,
Кто соединял красный и синий.

Не жалея сил, на скалы, грудью, бросалось море,
И чахоточные авто сочились по городской аорте.
Я проснулся и словно воришка,
Искал в телефоне твой номер.
Этой ночью, ты снилась мне трижды.

Это время, спрятанных по карманам, камней.
Я бережно гашу все костры.

Если дорог тебе твой дом,
Где ты русским выкормлен был,
Под бревенчатым потолком,
Где ты, в люльке качаясь, плыл;
Если дороги в доме том
Тебе стены, печь и углы,
Дедом, прадедом и отцом
В нем исхоженные полы;

квелые ветки к окну протягивает алыча.
ночью острым дыханием мороз саданул.
я не знал с чего начать.
и соединил все строчки в одну.

когда в корпусе чересчур много дыр.
лодке, увы, ни к чему парус и весло.
когда в стихах есть что-то, кроме воды,

Самое теплое, самое светлое - в урну
Капилляры рвались, как шелк
Я тогда очень хотел, что бы ты умер
И что бы на твои похороны никто не пришел
Осенние пожары под ногами и слякоть
Холодные руки и много кофе у причала
В трубку телефона я очень долго плакал
И мне жаль, что эти слезы тебе посвящались

Давай без всяких этих «Если».
У тебя сегодня сигареты тяжелые,
А я в парке днем собирал желуди,
Прятался от дождя в подъезде
И мне было довольно весело.
Потом солнышко вышло и, будто играясь, кое-где на асфальте разложило лучи.
Я ведь матом не буду, не буду ругаться люто,
Меня можно сбросить или вовсе выключить,

В голове шум.
Помню закат в Харькове.
Улыбки в Одессе.
Помню салаты в пзх и плов.
Кто-то просил теплее одеться,
Но я делал вид, что мне тепло
И я никуда не спешу.
Слова резали лучше скальпеля.

Как поверить, что ты – не она,
Только более или менее.
Над пропастью не отпустишь руку,
Станешь и супругой и другом,
Изменишься, но не изменишь.
Примешь меня, как есть, таким,
Грусть разделишь, радость умножишь,
Поймешь, что в человеке дороже.

Я никогда не спрашивал: "А ты?"
Я просто говорил: "Люблю. Скучаю", -
И притворялся, что не замечаю
Из раза в раз ответной немоты.

Я никогда не спрашивал: "А он?"
Хоть любопытство ревности сильнее,
Но кто мог поручиться, что сумею

Я может и дерьмовый человек, спорить не стану
И дровишек нарубил столько, что не перечесть,
Но если честно, коль даже я поменяюсь местами,
Тот, кем я не являюсь, делает меня тем, кем я есть.

По стенам трещины да и крыша просела,
И у любви неудачно завершился прожиг,
Мне так не хотелось замечать твоего прицела,