Мой Бог суров, сложна судьба и мой острог – моя изба. Но даже в мой дремучий лес кривой тропой пришел прогресс. Пускай круто меня заносит, душа чуда сейчас спросит. Что в Иркутске, что в Норильске какой русский не пьет виски.
Лицом сердит и нравом груб, любовь хранит тройной тулуп. Но тает снег и рвет меха гармошка фирмы Yamaha. Пускай круто меня заносит, душа чуда сейчас спросит. Что в Иркутске, что в Норильске какой русский не пьет виски.
Пускай круто меня заносит, душа чуда сейчас спросит. Что в Иркутске, что в Норильске какой русский не пьет виски. Пускай круто меня заносит, душа чуда сейчас спросит. Что в Иркутске, что в Норильске какой русский не пьет виски. My God is severe, my destiny is complicated, and my prison is my hut. But even in my dense forest curve path has come progress. Let me cool abruptly, the soul of a miracle will now ask. That in Irkutsk, that in Norilsk, what Russian does not drink whiskey.
The person is angry and disagreeable, love keeps a triple sheepskin coat. But the snow melts and the harmonica fur of Yamaha tears. Let me cool abruptly, the soul of a miracle will now ask. That in Irkutsk, that in Norilsk, what Russian does not drink whiskey.
Let me cool abruptly, the soul of a miracle will now ask. That in Irkutsk, that in Norilsk, what Russian does not drink whiskey. Let me cool abruptly, the soul of a miracle will now ask. That in Irkutsk, that in Norilsk, what Russian does not drink whiskey.