Фамилии его я не помню, да и немногие знали ее на Соловках. Она была не нужна, потому что "Утешительного попа", отца Никодима, и без нее знали не только в кремлевском муравейнике, но и в Муксоломском богоспасаемом затишье, и в Савватиеве, и на Анзере, и на мелких, затерянных в дебрях командировках. Так сложилась его соловецкая судьбина – везде побывал.
Ссыльное духовенство – архиереи, священники, монахи, – прибыв на остров и пройдя обязательный стаж общих работ и жительства в Преображенском соборе, обычно размещалось в шестой роте, относительно привилегированной, освобожденной от поверок и имевшей право выхода из кремля. Но для того, чтобы попасть в нее, одного духовного сана было мало, надо было запастись и соответствующей статьей, каравшей за антисоветскую агитацию, преступное сообщество, шпионаж или какое-нибудь иное контрреволюционное действие, а отец Никодим был осужден Полтавской тройкой НКВД за преступление по должности. Вот именно это отсутствие какой-либо контрреволюции в прошлой жизни отца Никодима и закрывало ему двери в тихий, спокойный приют.
Получался анекдотический парадокс: Владимир Шкловский, брат известного литератора-коммуниста Виктора Шкловского, пребывал в окружении иереев и высших иерархов, как "тихоновец", хотя по происхождению и был евреем. Он взял на хранение церковные ценности от своего друга-священника [1], а священствовавший более пятидесяти лет иерей, отец Никодим, кружил по всем командировкам то в качестве лесоруба, то скотника, то рыбака, то счетовода.
К политике он, действительно, не имел никакого отношения ни в настоящем, ни в прошлом.
– Кого-кого только в нашем селе ни побывало, – рассказывал он, – и красные, и белые, и немцы, и петлюровцы, и какие-то еще балбачановцы… всех повидал… Село-то наше стоит на тракту, что от Сум на Полтаву идет. А мне – всё единственно, что белые, что красные. Все сыны Божие, люди-человечки грешные. Господь на суде Своем не спросит, кто красный, кто белый, и я не спрашивал.
– А не обижали вас, батюшка?
– Нет. Какие же обиды? Ну, пасеку мою разорили… Что ж, это дело военное. Хлебает солдат свои щи… Год хлебает, другой хлебает, так ведь и медку захочется, – а где взять? А они, пчелки-то, твари Божие, не ведают, кому медок собирают – мне ли, солдату ли? Им единственно, на кого трудиться, ну и мне обиды быть не может.
– Не смеялись над вами?
– Это бывало, – засмеется сам отец Никодим, и мелкие морщинки, как резвые детишки, сбегутся к его выцветшим, с хитринкой, глазкам, – бывало даже часто. Один раз большой какой-то начальник у меня на ночь стал. Молодой, ловкий такой.
– Поп, а поп, – говорит, – я на ночь бабу к себе приведу. Как ты на это смотришь?
– Мне чего смотреть, – отвечаю, – я за семьдесят-то лет всего насмотрелся. Дело твое молодое, грешное. Веди, коли тебе без того невозможно.
– Может и тебе, поп, другую прихватить?
– Нет, сынок, обо мне, – говорю, – не беспокойся. Я пятнадцатый год вдовствую, а в этом не грешен.
– И не смущал тебя бес?
– Как не смущать? Смущал. Ты думаешь, поп – не человек? Все мы – люди, и всему людскому не чужды. Это и латинскими мудрецами доказано. Бесу же смущать человеков и по чину положено. Он свое выполнять обязан. Он меня – искушением, а я его – молитвою… Так поговорили с ним, посмеялись, а бабы он всё же не привел. Один спал, и наутро две пачки фабричной махорки мне дал, заусайловской.
– Этим грешен, – говорю, – сынок! Табачком занимаюсь. Спасибо!
А в другой раз на собрание меня потребовали, как бы на диспут. Оратор ихний меня вопрошает:
– Ответьте, служитель культа, подтверждаете ли, что Бог в шесть дней весь мир сотворил?
– Подтверждаю, – говорю, – в Писании так сказано…
– А современная наука доказывает, что за такой малый срок ничего создано быть не может. На этот процесс миллионы тысячелетий требуются, а не дни.
– А какие дни? – вопрошаю.
– Как какие? Обыкновенные. Двадцать четыре часа – сутки.
– А ты по науке читал, что на планиде Сатурне день I do not remember his surname, and few knew her at Solovki. It was unnecessary, because the "Comfortable priest," Nikodim's father, and without her knew not only the Kremlin anthill, but also the Muksolom God-saved lull, and Savvatiev, and Anzere, and small, lost in the wilds of business trips. So there was his Solovki fate - everywhere he visited.
Exile clergy - bishops, priests, monks, - having arrived on the island and having passed the obligatory length of common work and residence in the Preobrazhensky Cathedral, was usually located in the sixth company, relatively privileged, freed from verifications and having the right to exit from the Kremlin. But in order to get into it, there was not enough spiritual clan, it was necessary to stock up with the corresponding article, which was punishing for anti-Soviet agitation, criminal community, espionage or some other counter-revolutionary action, and Father Nikodim was convicted by the Poltava troika of the NKVD for a crime on positions. It was this absence of any counter-revolution in the past life of Father Nicodemus that closed his doors to a quiet, quiet shelter.
It turned out an anecdotal paradox: Vladimir Shklovsky, brother of the famous literary communist Victor Shklovsky, was surrounded by priests and high hierarchs, as "Tikhonov," although by birth he was Jewish. He took the church valuables from his priest friend [1], and the priest, Father Nicodemus, who was priest for more than fifty years, circled on all business trips either as a lumberjack, a cowboy, a fisherman, or an accountant.
He really had no relation to politics, either in the present or in the past.
"There have not been anyone in our village," he said, "and reds, and whites, and Germans, Petlyuraites, and some other Balbacans ... all saw ... Our village stands on the road that from Sum to Poltava is coming. And to me - everything is unique, that white, that red. All the sons of God, human beings are sinful people. The Lord will not ask at his trial, who is red, who is white, and I did not ask.
"Have they not offended you, father?"
- No. What offense? Well, my apiary was ruined ... Well, this is a military matter. The soldiers are floundering their soup ... The year is grilling, the other is slurping, so, in fact, you will want a medka, but where can I get it? But they, bees, God's creatures, do not know who collects honey - do they, whether to a soldier for me? They are the only one to work for, well, I can not be hurt.
"They did not laugh at you?"
"It used to happen," Father Nicodemus would laugh, and small wrinkles, like frisky kids, would run down to his faded, cunning little eyes, even often. Once a great one of my boss was at night. Young, adroit.
"Pop, and pop," he says, "I'll bring a woman to my house for the night." What do you think about that?
"Why should I look," I answer, "I've seen enough of everything for seventy years." Your business is young, sinful. Lead, if it is impossible for you to do so.
- Maybe you, pop, another to take?
"No, my son, about me," I say, "do not worry." I'm a widow for fifteen years, but this is not sinful.
"And did not the demon embarrass you?"
- How not to embarrass? Confused. Do you think pop is not human? We are all people, and all human is not alien. This is proved by the Latin sages. Bes on embarrassing people and according to the rank is required. He owes his duty. He me - a temptation, and I him - a prayer ... So we talked with him, laughed, and he still did not bring the women. One slept, and the next morning I gave two packs of factory makhorka to me, Zausailov's.
"It's a sin," I say, "son!" I am engaged in tobacco. Thank you!
And another time I was required to attend a meeting, as if to a dispute. The speaker of theirs asks me:
"Answer, servant of the cult, do you confirm that God created the whole world in six days?"
"I affirm," I say, "the Scripture says so ..."
- And modern science proves that nothing could be created for such a short period of time. Millions of millennia are required for this process, not days.
- And what days? - I'm asking.
"Like what?" Ordinary. Twenty-four hours a day.
- And you read in science that on Saturn's plan day