- Барто
Ни много, ни мало, а пятый день, как мне ничего не шлют:
ни слов, ни конвертов, ни драных брюк, ни органзы, ни хороший предлог,
- я бы выломала им пару рёбер, но они на это плюют,
пусть и кровью и мимо меня.
А у нашей кошки глаза как брошки )), но ты уходишь к чужим котам -
нам нет и дела, но нас тревожит, когда ночуешь не тут, а там.
- Будь
– Я буду, – ты сказала напоследок. – Что именно? – вдогонку. След простыл.
Простыл и я, и след духов «Победа», сервиз из серебра, початая бутыль
ушли с тобой в стальную Бурдж-Халифа, и время временем, и больше не пари,
не Одиссея, миф развеян мифом, расшиблен о рекламные щиты,
но я – не баннер, «будь» меня меж строк, меж слов и букв в двоичные битЫ.
Да, бог с ним, только что ты будешь – чай-кофе, дальше жить, в субботу в три?
Я знаю, что меня ты не забудешь, хоть тресни, хоть умри.
- Всё упрётся
Это лето - простых желаний, односложных манипуляций, -
мы скорее всего проведем в кровати в ожидании длинных дистанций,
как-то ночью ты заречешься встать чуть свет паковать чемоданы,
все упрется в туман, самочувствие и, конечно же, ребра дивана,
как-то днем я почти соберусь на вокзал за билетом, и за сахаром – за углом,
все едва не случится и более не случится, всё железно упрется в лом,
все упрется в «давай же завтра», в понедельник, в дверной проем,
и не Бродский виною, даже, что без Бродского, не виной.
- Копы
Это копы, детка, а я – наркодилер – поставляю, произвожу.
Пусть тебя это не тревожит, смысл в тонкой нарезке, обуславливающей межу:
я нанизываю слова и буквы, им не больно, они – продукт,
поперечно или продольно, их не склёвывают голуби из продрогших рук,
если склёвывает публика, они застревают в горле хлебной крошкой,
арбузной косточкой, бревном в глазу. Если каяться в чём-то, то полной ложкой
огребать по самое «не хочу».
Но вот ты глядишь на меня с укором, и я молчу.
- Лайф
Этот квест Вы с треском прошли, минув утренний кофе,
промотав черный чай под улыбку и бешенный чей-то драйв,
избегая анфас, предпочтя ему наглый мой профиль,
- а в газетах напишут завтра постфактум, что лайф есть лайф.
Мир не рухнет от двух смс, как от пары стаканов водки,
не накинет Вам пару лет, не запишет Вам в счет, не дав
оправдать себя тем, что все грабли к ногам - по наводке,
- и в фейсбуке напишут завтра постфактум, что лав есть лав.
- Ласточки
Ласточки ни при чем, просто вьют гнезда прямо над твоим плечом,
мы стоим, упершись, под самой крышей, я вдыхаю воздух, а ты им дышишь,
баржа гудит, кто-то жует кумкват, и ты поминутно взглядываешь на циферблат.
Я отдам что угодно, и что угодно при мне, чтобы баржа гудела сейчас на дне,
чтобы все вокруг погрузилось в белый кисель тумана, чтобы эта минута как течь из крана,
как ни вкручивай, ни залечивай, не кончалась, и от капель ходили волны ремнем причала.
Вздор, и это моя коррида, из окна, видавшего разные виды:
и Голконду Магритта, и реди-мейд, - ни следа поражений, ни списка побед,
- Пластинки
Город снял пеленки, надел простынки на слепые окна
и светофоры,
и сквозь белый пепел не видно то, как
дым на атомы ты распыляешь в шторы.
Я сижу на скамейке, кручу пластинки,
повторяю осень, весну и лето, –
ничего расхожего по приметам,
только солнце светит не в том зените.
- РембО
Мы сидели вчера с Рембó, заправляясь абсентом и блюзом,
за окном нестерпимо пахло последним августом и арбузом,
и гортензии синь сквозь прожилки и мелкую ситетцу
пропускала свет как проколотая шина – воздух.
Мир готовился к своему логическому концу,
в духовом шкафу готовился ростбиф.
Это формула: решай–не решай – величины несоизмеримы,
нет того, кто бы стоил больших утрат,