Текст песни AudioBook - Charles Dickens - A Christmas Carol - Stave 1

Исполнитель: AudioBook - Charles Dickens
Название песни: A Christmas Carol - Stave 1
Дата добавления: 25.03.2017 | 00:36:54

Просмотров: 31
0 чел. считают текст песни верным
0 чел. считают текст песни неверным

Здесь расположен текст песни AudioBook - Charles Dickens - A Christmas Carol - Stave 1, перевод и видео.

Stave 1: Marley's Ghost

Marley was dead: to begin with. There is no doubt whatever about that. The register of his burial was signed by the clergyman, the clerk, the undertaker, and the chief mourner. Scrooge signed it: and Scrooge's name was good upon 'Change, for anything he chose to put his hand to. Old Marley was as dead as a door-nail.
Mind! I don't mean to say that I know, of my own knowledge, what there is particularly dead about a door-nail. I might have been inclined, myself, to regard a coffin-nail as the deadest piece of ironmongery in the trade. But the wisdom of our ancestors is in the simile; and my unhallowed hands shall not disturb it, or the Country's done for. You will therefore permit me to repeat, emphatically, that Marley was as dead as a door-nail.

Scrooge knew he was dead? Of course he did. How could it be otherwise? Scrooge and he were partners for I don't know how many years. Scrooge was his sole executor, his sole administrator, his sole assign, his sole residuary legatee, his sole friend and sole mourner. And even Scrooge was not so dreadfully cut up by the sad event, but that he was an excellent man of business on the very day of the funeral, and solemnised it with an undoubted bargain.

The mention of Marley's funeral brings me back to the point I started from. There is no doubt that Marley was dead. This must be distinctly understood, or nothing wonderful can come of the story I am going to relate. If we were not perfectly convinced that Hamlet's Father died before the play began, there would be nothing more remarkable in his taking a stroll at night, in an easterly wind, upon his own ramparts, than there would be in any other middle-aged gentleman rashly turning out after dark in a breezy spot -- say Saint Paul's Churchyard for instance -- literally to astonish his son's weak mind.

Scrooge never painted out Old Marley's name. There it stood, years afterwards, above the warehouse door: Scrooge and Marley. The firm was known as Scrooge and Marley. Sometimes people new to the business called Scrooge Scrooge, and sometimes Marley, but he answered to both names: it was all the same to him.

Oh! But he was a tight-fisted hand at the grind- stone, Scrooge! a squeezing, wrenching, grasping, scraping, clutching, covetous, old sinner! Hard and sharp as flint, from which no steel had ever struck out generous fire; secret, and self-contained, and solitary as an oyster. The cold within him froze his old features, nipped his pointed nose, shriveled his cheek, stiffened his gait; made his eyes red, his thin lips blue and spoke out shrewdly in his grating voice. A frosty rime was on his head, and on his eyebrows, and his wiry chin. He carried his own low temperature always about with him; he iced his office in the dogdays; and didn't thaw it one degree at Christmas.

External heat and cold had little influence on Scrooge. No warmth could warm, no wintry weather chill him. No wind that blew was bitterer than he, no falling snow was more intent upon its purpose, no pelting rain less open to entreaty. Foul weather didn't know where to have him. The heaviest rain, and snow, and hail, and sleet, could boast of the advantage over him in only one respect. They often "came down" handsomely, and Scrooge never did.

Nobody ever stopped him in the street to say, with gladsome looks, "My dear Scrooge, how are you? When will you come to see me?" No beggars implored him to bestow a trifle, no children asked him what it was o'clock, no man or woman ever once in all his life inquired the way to such and such a place, of Scrooge. Even the blind men's dogs appeared to know him; and when they saw him coming on, would tug their owners into doorways and up courts; and then would wag their tails as though they said, "No eye at all is better than an evil eye, dark master!"

But what did Scrooge care? It was the very thing he liked. To e Становление 1: Призрак Марли

Марли был мертв: для начала. В этом нет никаких сомнений. Регистр его захоронения был подписан священником, клерком, гробовщиком и главным плакальщиком. Скрудж подписал это: и имя Скруджа было хорошо на «Переменах», на что он решил поместить руку. Старый Марли был мертв, как дверной гвоздь.
Разум! Я не хочу сказать, что я знаю, по собственному опыту, что особенно мертв в дверном гвоздь. Возможно, я и сам склонялся к тому, что гвоздика - самый мертвый предмет скобяных изделий в торговле. Но мудрость наших предков в сравнении; И мои нездоровые руки не потревожат ее, или страна не подойдет. Поэтому вы разрешите мне решительно повторить, что Марли был мертв, как гвозди.

Скрудж знал, что он мертв? Конечно. Как же может быть иначе? Скрудж и он были партнерами, потому что я не знаю, сколько лет. Скрудж был его единственным исполнителем, единственным администратором, единственным его назначением, единственным оставшимся наследником, единственным другом и единственным плакальщиком. И даже Скрудж не был так ужасно отрезан печальным событием, но в тот день похорон он был отличным человеком и торжественно заключил сделку с неоспоримой сделкой.

Упоминание о похоронах Марли возвращает меня к тому моменту, с которого я начал. Нет сомнения, что Марли был мертв. Это должно быть ясно понято или ничего удивительного не может произойти из истории, которую я собираюсь рассказать. Если бы мы не были в полной мере убеждены, что отец Гамлета умер до начала игры, не было бы ничего примечательного в том, что он прогуливался по ночам, на восточном ветру, на своих собственных валах, чем в любом другом джентльмене средних лет Опрометчиво превращаясь после наступления темноты в прохладное место - скажем, в Свято-Покровском соборе Святого Павла - буквально, чтобы удивить слабого ума своего сына.

Скрудж никогда не расписывал имя Старого Марли. Там он стоял, много лет спустя, над дверью склада: Скрудж и Марли. Фирма была известна как Скрудж и Марли. Иногда люди, незнакомые с бизнесом, назывались Скрудж Скрудж, а иногда и Марли, но он отвечал на оба имени: ему все равно.

Ой! Но он сжал кулак за камень, Скрудж! Сжимающий, мучительный, хватающий, скребущий, хватающий, алчный, старый грешник! Жесткий и резкий, как кремень, из которого никогда сталь не выбивала щедрый огонь; Секретный, самодостаточный и уединенный, как устрица. Холод в нем заморозил его старые черты, задел свой остроконечный нос, съежился в щеках, застыл походкой; Сделал его глаза красными, его тонкие губы синие и пронзительно проницательным голосом. Морозный изморозь был на голове, на брови и на поджатом подбородке. Он всегда носил с собой свою низкую температуру; Он заморозил свой пост в дни работы; И не разморозить его на один градус на Рождество.

Внешнее тепло и холод мало влияли на Скруджа. Никакое тепло не могло согреться, холодная погода не остудила его. Никакой ветер, который взорвался, был горьким, чем он, ни один снег не был более целеустремленным для его цели, никакой дождь не был менее открытым для мольбы. Плохая погода не знала, где его взять. Самый сильный дождь, и снег, и град, и мокрый снег могли похвастать преимуществом над ним только в одном отношении. Они часто "спускались" И Скрудж так и не сделал.

Никто никогда не останавливал его на улице, чтобы сказать с довольной внешностью: «Мой дорогой Скрудж, как ты? Когда вы придете ко мне? & Quot; Нищие не умоляли его дать мелочь, ни дети не спрашивали его, сколько было часов, ни мужчина, ни женщина ни разу в жизни не интересовались дорогой к тому или иному месту Скруджа. По-видимому, даже его слепые собаки знали его; И когда они увидели, что он приближается, они будут втаскивать своих хозяев в подъезды и вверх по судам; А затем размахивали хвостами, как если бы они сказали: «Ни один глаз не лучше сглаза, темный мастер!».

Но что заботило Скруджа? Это было то, что ему нравилось. Палец