Текст песни Mark Twain - The mysterious stranger chapter 01
Исполнитель: Mark Twain
Название песни: The mysterious stranger chapter 01
Дата добавления: 08.10.2017 | 12:16:06
Название песни: The mysterious stranger chapter 01
Дата добавления: 08.10.2017 | 12:16:06
Просмотров: 20
0 чел. считают текст песни верным
0 чел. считают текст песни неверным
0 чел. считают текст песни верным
0 чел. считают текст песни неверным
Здесь расположен текст песни Mark Twain - The mysterious stranger chapter 01, перевод и видео.
Yes, Austria was far from the world, and asleep, and our village was in the middle of that sleep, being in the middle of Austria. It drowsed in peace in the deep privacy of a hilly and woodsy solitude where news from the world hardly ever came to disturb its dreams, and was infinitely content. At its front flowed the tranquil river, its surface painted with cloud-forms and the reflections of drifting arks and stone-boats; behind it rose the woody steeps to the base of the lofty precipice; from the top of the precipice frowned a vast castle, its long stretch of towers and bastions mailed in vines; beyond the river, a league to the left, was a tumbled expanse of forest-clothed hills cloven by winding gorges where the sun never penetrated; and to the right a precipice overlooked the river, and between it and the hills just spoken of lay a far-reaching plain dotted with little homesteads nested among orchards and shade trees.
The whole region for leagues around was the hereditary property of a prince, whose servants kept the castle always in perfect condition for occupancy, but neither he nor his family came there oftener than once in five years. When they came it was as if the lord of the world had arrived, and had brought all the glories of its kingdoms along; and when they went they left a calm behind which was like the deep sleep which follows an orgy.
Eseldorf was a paradise for us boys. We were not overmuch pestered with schooling. Mainly we were trained to be good Christians; to revere the Virgin, the Church, and the saints above everything. Beyond these matters we were not required to know much; and, in fact, not allowed to. Knowledge was not good for the common people, and could make them discontented with the lot which God had appointed for them, and God would not endure discontentment with His plans. We had two priests. One of them, Father Adolf, was a very zealous and strenuous priest, much considered.
There may have been better priests, in some ways, than Father Adolf, but there was never one in our commune who was held in more solemn and awful respect. This was because he had absolutely no fear of the Devil. He was the only Christian I have ever known of whom that could be truly said. People stood in deep dread of him on that account; for they thought that there must be something supernatural about him, else he could not be so bold and so confident. All men speak in bitter disapproval of the Devil, but they do it reverently, not flippantly; but Father Adolf’s way was very different; he called him by every name he could lay his tongue to, and it made everyone shudder that heard him; and often he would even speak of him scornfully and scoffingly; then the people crossed themselves and went quickly out of his presence, fearing that something fearful might happen.
Father Adolf had actually met Satan face to face more than once, and defied him. This was known to be so. Father Adolf said it himself. He never made any secret of it, but spoke it right out. And that he was speaking true there was proof in at least one instance, for on that occasion he quarreled with the enemy, and intrepidly threw his bottle at him; and there, upon the wall of his study, was the ruddy splotch where it struck and broke.
But it was Father Peter, the other priest, that we all loved best and were sorriest for. Some people charged him with talking around in conversation that God was all goodness and would find a way to save all his poor human children. It was a horrible thing to say, but there was never any absolute proof that Father Peter said it; and it was out of character for him to say it, too, for he was always good and gentle and truthful. He wasn’t charged with saying it in the pulpit, where all the congregation could hear and testify, but only outside, in talk; and it is easy for enemies to manufacture that. Father Peter had an enemy and a very powerful one, the astrologer who lived in a tumbled old tower up the valley, and put in his nights studying the stars. Every one knew he could foretell wars and famines, though that was not so hard, for there was always a war, and generally a famine somewhere. But he could also read any man’s life through the stars in a big book he had, and find lost property, and every one in the village except Father Peter stood in awe of him. Even Father Adolf, who had defied the Devil, had a wholesome respect for the astrologer when he came through our village wearing his tall, pointed hat and his long, flowing robe with stars on it, carrying his big book, and a staff which was known to have magic power. The bishop himself sometimes listened to the astrologer, it was said, for, besides studying the stars and prophesying, the astrologer made a great show of piety, which would impress the bishop, of course.
But Father Peter took no stock in the astrologer. He denounced him openly as a charlatan—a fraud with no valuable knowledge of any kind, or powers beyond those of an ordinary and rather inferior human being, which naturally made the astrologer hate Father Peter and wish to ruin him. It was the astrologer, as we all believed, who originated the story about Father Peter’s shocking remark and carried it to the bishop. It was said that Father Peter had made the remark to his niece, Marget, though Marget denied it and implored the bishop to believe her and spare her old uncle from poverty and disgrace. But the bishop wouldn’t listen. He suspended Father Peter indefinitely, though he wouldn’t go so far as to excommunicate him on the evidence of only one witness; and now Father Peter had been out a couple of years, and our other priest, Father Adolf, had his flock.
Those had been hard years for the old priest and Marget. They had been favorites, but of course that changed when they came under the shadow of the bishop’s frown. Many of their friends fell away entirely, and the rest became cool and distant. Marget was a lovely girl of eighteen when the trouble came, and she had the best head in the village, and the most in it. She taught the harp, and earned all her clothes and pocket money by her own industry. But her scholars fell off one by one now; she was forgotten when there were dances and parties among the youth of the village; the young fellows stopped coming to the house, all except Wilhelm Meidling—and he could have been spared; she and her uncle were sad and forlorn in their neglect and disgrace, and the sunshine was gone out of their lives. Matters went worse and worse, all through the two years. Clothes were wearing out, bread was harder and harder to get. And now, at last, the very end was come. Solomon Isaacs had lent all the money he was willing to put on the house, and gave notice that to-morrow he would foreclose. Это было в 1590-ом году. Австрия была далеко от мира и спала; это было все еще средневековье в Австрии, и пообещал остаться таким навсегда. Некоторые даже отложили его на века назад и сказали, что ментальными и духовными часами это была Вера Веры в Австрии. Но они означали это как комплимент, а не шурш, и это было так принято, и мы все гордились этим. Я хорошо это помню, хотя я был всего лишь мальчиком; и я тоже помню, какое удовольствие мне это дало.
Да, Австрия была далека от мира и спала, и наша деревня была посреди этого сна, находясь посреди Австрии. Он смирился с миром в глубокой тайне холмистого и лесистого уединения, где новости из мира почти никогда не приходили нарушать его мечты и были бесконечно довольны. На его фронте текла спокойная река, ее поверхность была нарисована облачными формами и отражениями дрейфующих ковчег и каменных лодок; за ней поднялись древесные круты к основанию возвышенной пропасти; с вершины пропасти нахмурился огромный замок, его длинный участок башен и бастионов, отправленных в лозы; за рекой, лига влево, была свернутое пространство покрытых лесом холмов, изломанных извилистыми ущельями, где солнце никогда не проникало; и направо пропала пропасть, обращенная к реке, а между ним и холмами, которые только что говорили, лежала далеко идущая равнина, усеянная небольшими усадьбами, вложенными в сады и тени деревьев.
Весь район для лиг был наследственной собственностью принца, чьи слуги держали замок всегда в отличном состоянии для занятия, но ни он, ни его семья не приходили туда чаще, чем раз в пять лет. Когда они пришли, было так, как будто прибыл господин мира и принесли всю славу своих царств; и когда они пошли, они оставили спокойствие, за которым шел глубокий сон, который следует за оргией.
Eseldorf был рай для нас, мальчиков. У нас не было слишком много внимания со школьным обучением. В основном нас учили быть хорошими христианами; почитать Богородицу, Церковь и святых над всем. Помимо этих вопросов нам не нужно было много знать; и, по сути, не разрешено. Знания не были хороши для простых людей и могли сделать их недовольными тем, что Бог назначил для них, и Бог не потерпит недовольства Его планами. У нас было два священника. Один из них, отец Адольф, был очень ревностным и напряженным священником.
Вероятно, были лучшие священники, в некотором роде, чем отец Адольф, но в нашей коммуне никогда не было никого, кто был бы более торжественным и ужасным. Это было потому, что он не боялся Дьявола. Он был единственным христианином, которого я когда-либо знал, о котором можно было бы действительно сказать. Люди стояли с ним в ужасе; поскольку они думали, что в нем должно быть что-то сверхъестественное, иначе он не мог быть таким смелым и уверенным. Все люди говорят в горьком неодобрении дьявола, но делают это благоговейно, не легкомысленно; но путь отца Адольфа был совсем другим; он назвал его всем именем, на которое он мог наложить свой язык, и это заставило всех содрогнуться, услышав его; и часто он даже говорил о нем презрительно и издевательски; тогда люди скрестились и быстро вышли из своего присутствия, опасаясь, что может произойти что-то страшное.
Отец Адольф не раз встречался с Сатаной лицом к лицу и бросил ему вызов. Это было известно так. Отец Адольф сказал это сам. Он никогда не скрывал этого, но говорил это прямо. И что он говорил правду, было доказательство, по крайней мере, в одном случае, потому что по этому поводу он поссорился с врагом и бесстрашно бросил ему бутылку; и там, на стене его кабинета, было румяное пятно, где он ударил и сломался.
Но это был отец Петр, другой священник, которого мы все любили лучше всего и были самыми злыми. Некоторые люди обвиняли его в разговоре в разговоре о том, что Бог был добрым и нашел способ спасти всех своих бедных человеческих детей. Было ужасно говорить, но никогда не было никаких абсолютных доказательств, которые сказал отец Петр; и это было не для того, чтобы он сказал это тоже, потому что он всегда был добр, нежен и правдив. Его не обвиняли в том, что он сказал это на кафедре, где все собравшиеся могли слышать и свидетельствовать, но только снаружи, в разговоре; и врагам это легко изготовить. У отца Петра был враг и очень сильный, астролог, который жил в упавшей старой башне в долине и проводил ночи, изучая звезды. Каждый знал, что он может предсказать войны и голод, хотя это было не так сложно, потому что всегда была война и вообще голод где-то. Но он мог также читать жизнь любого человека через звезды в большой книге, которую он имел, и найти потерянную собственность, и каждый в деревне, кроме отца Питера, был в восторге от него. Даже отец Адольф, который бросил вызов дьяволу, имел доброе уважение к астрологу, когда он прошел через нашу деревню в его высокой, заостренной шляпе и его длинной,
Скачать
О чем песня Mark Twain - The mysterious stranger chapter 01?
