Под белым облаком, с тоской необъяснимой, Из-за домов, мимо домов, в потертом башмаке, И новой, но уже замызганной в метро штаниной, Иду, смотря на всех, как смотрит манекен.
Среди кирпичного надсада летних скверов Уже моей, но всё ещё чужой Москвы, Припрятав мандарин в руке и в сердце веру, Я жду приход числа, что возведет мосты.
На клумбах желтые тюльпаны, гиацинты Улыбчиво глядят в простор дорог. Прозорливые дети, что болеют цингой, Пуляют за чужой забор чужой горох.
Пчелиный хор, сомнамбул, фотоснимки, Гуляют иностранцы близ слюны реки... У каждого из них свои тропинки, Где время им даёт и деньги и прикид.
В обнимку с прошлым и угрюмым вихрем, Не поднимая к горизонту головы, Я пронесусь от них, пока не стихнет, Моё больное, что взойдет завыв.
И понесет меня по переплётам станций, Опять, как прежде, только не с тобой. По автострадам, что в дичайшем танце, Восходят ветвями к металлу мостовой.
И без твоих очей не та уже Ордынка, Мертвеющие стены из людей меня страшат. А парк, в котором мы плелись с тобой в обнимку, Не сносит без тревог моя душа.
Печальные начальники с румянами на лицах, Разлитый по асфальту чей-то керосин. Не та теперь краса пьянит меня в столице, Не так охотно бегаю за мясом в магазин.
Большое желтое не так теперь заветно, И электричек шум отныне лишь грызет. Повсюду вывески зовущие к обедне, Но возбуждающие только мутный зёв.
И без твоих то ли синих, то ли серых, То ли вообще зеленых, но крутых Во мне тоска укрылась и просела Печалью Питера, печалью мостовых.
Дрожит вода на стеклах у трамваев, Ветра гуляют сквозь квартальный звон. И от любви до невеселья проездная Так коротка, что лучше жить умом.
На лестничных пролетах переплеты Ступенек, этажей, заветных мечт Не выдают как прежде те же ноты, Но ждут случайных, новых встреч.
И ничего увлечь меня теперь не может, Как не старались бы работа и друзья. Гусём рябится, жмётся пресно кожа И сердце чует, что нутром прозяб.
В чужих беседах, сквозь прослои пыли, Ловлю знакомое, что прежде рёк Тем зачарованным глазам, что не забыли И не утратили, надеюсь, уголёк. Under a white cloud, with an inexplicable longing, From behind the houses, past the houses, in a shabby shoe, And a new trouser leg that was already shut up in the subway, I go, looking at everyone, as the mannequin looks.
Among the brick nasad of summer squares Already mine, but still a stranger to Moscow, Hiding the mandarin in his hand and in the heart of faith, I am waiting for the arrival of the number that will build bridges.
On the beds are yellow tulips, hyacinths Smilingly looking into the expanse of roads. Seeing children who have scurvy Bullet for someone else’s fence alien peas.
Bee choir, somnambulist, photographs, Foreigners walk near the saliva of the river ... Each of them has its own paths, Where time gives them both money and an outfit.
In an embrace with a past and gloomy whirlwind Without raising your head to the horizon, I will rush from them until it subsides My patient, that howl will arise.
And carry me through the bindings of the stations, Again, as before, but not with you. On the freeways in wildest dance Ascend the branches to the metal pavement.
And without your eyes, not the same Ordynka Dead walls of people scare me. And the park in which we laced with you in an embrace, My soul does not blow without anxiety.
Sad bosses with blush on their faces Someone's kerosene spilled on the pavement. Not that beauty is now me intoxicating in the capital, I’m not so willing to run for meat to the store.
Big yellow is not so cherished now, And the train noise now only gnaws. Everywhere signs calling for mass But exciting only muddy yawn.
And without yours, either blue or gray Whether generally green, but cool In me the longing took refuge and subsided Sadness of Peter, sadness of pavements.
Trembling water on the windows of the trams, Winds walk through the quarter ringing. And from love to sadness travel So short that it’s better to live the mind.
On staircases Step, floors, cherished dreams They don’t give out the same notes as before, But they are waiting for random, new meetings.
And now nothing can captivate me, No matter how work and friends would try. Goose ripples, freshly pressed skin And the heart feels that the gut is vegetation.
In other people's conversations, through streaks of dust, I catch the familiar that before ryok To those enchanted eyes that are not forgotten And I did not lose, I hope, a little coal.