Осужденный на вечное заточенье узник вырвался из тюрьмы и стремглав пустился бежать... За ним по пятам мчалась погоня. Он бежал изо всех сил... Преследователи начинали отставать. Но вот перед ним река с крутыми берегами, узкая — но глубокая река... А он не умеет плавать! С одного берега на другой перекинута тонкая гнилая доска. Беглец уже занес на нее ногу... Но случилось так, что тут же возле реки стояли: лучший его друг и самый жестокий его враг. Враг ничего не сказал и только скрестил руки; зато друг закричал во всё горло: — Помилуй! Что ты делаешь? Опомнись, безумец! Разве ты не видишь, что доска совсем сгнила? Она сломится под твоею тяжестью — и ты неизбежно погибнешь! — Но ведь другой переправы нет... а погоню слышишь? — отчаянно простонал несчастный и ступил на доску. — Не допущу!.. Нет, не допущу, чтобы ты погибнул! — возопил ревностный друг и выхватил из-под ног беглеца доску. Тот мгновенно бухнул в бурные волны — и утонул. Враг засмеялся самодовольно — и пошел прочь; а друг присел на бережку — и начал горько плакать о своем бедном... бедном друге! Обвинять самого себя в его гибели он, однако, не подумал... ни на миг. — Не послушался меня! Не послушался! — шептал он уныло. — А впрочем! — промолвил он наконец. — Ведь îн всю жизнь свою должен был томиться в ужасной тюрьме! По крайней мере он теперь не страдает! Теперь ему легче! Знать, уж такая ему выпала доля! — А все-таки жалко, по человечеству! И добрая душа продолжала неутешно рыдать о своем злополучном друге. Декабрь, 1878 Осужденный на вечное заточение узник вырвался из тюрьмы и стремглав пустился бежать... За ним по пятам мчалась погоня. Он бежал изо всех сил... Преследователи начинали отставать. Но вот перед ним река с крутыми берегами, узкая — но глубокая река... А он не умеет плавать! С одного берега на другой перекинута тонкая гнилая доска. Беглец уже занес на нее ногу... Но случилось так, что тут же возле реки стояли: лучший его друг и самый жестокий его враг. Враг ничего не сказал и только скрестил руки; зато друг закричал во всё горло: — Помилуй! Что ты делаешь? Опомнись, безумец! Разве ты не видишь, что доска совсем сгнила? Она сломится под твоею тяжестью — и ты неизбежно погибнешь! — Но ведь другой переправы нет... а погоню слышишь? — отчаянно простонал несчастный и ступил на доску. — Не допущу!.. Нет, не допущу, чтобы ты погибнул! — возопил ревностный друг и выхватил из-под ног беглеца доску. Тот мгновенно бухнул в бурные волны — и утонул. Враг засмеялся самодовольно — и пошел прочь; а друг присел на бережку — и начал горько плакать о своем бедном... бедном друге! Обвинять самого себя в его гибели он, однако, не подумал... ни на миг. — Не послушался меня! Не послушался! — шептал он уныло. — А впрочем! — промолвил он наконец. — Ведь îн всю жизнь свою должен был томиться в ужасной тюрьме! По крайней мере он теперь не страдает! Теперь ему легче! Знать, уж такая ему выпала доля! — А все-таки жалко, по человечеству! И добрая душа продолжала неутешно рыдать о своем злополучном друге. Декабрь, 1878