Доведенный до отчаинья до иступления до маяка, пешком и боли в коленях. Светский, в трех поколениях поколения проклятий прокалывал вены себе сам себе не приятен не друзей не приятелей, нет любви нет предателей одинокий, гордый, внимательный к темноте пулеметными лентами строки те. Гроза на горизонте, без зонта и в возрасте как пилат понтий. Удрученый, вечер, переходящий в ночи. Строчки письма еще не кончились но жизнь закончилось. рожь колосилась за моросило. за маросилось сознания. К кому теперь за помощью ему. и я не знаю он подошел к концу письма и к обрува краю волны о скалы. волки с оскалом, волки в овечьей шкуре. он ждал писем годами, в пьяном угаре а укуре и висок просил пули тем временем летели недели остылвали постели партеры. портреты, и трели переплетение колец в шкатулке полдень пренес лучей не много до маяка дорога, а там до гроба не много морфием гробил себя все итогом, обернеться печальным, постоял минут пожал плечами, вперед шаг, а где то там корабль отчалил Волны качали, качели, горели души в котельных. горело сердце в теле,
Увидеть бы глаза мне ей отче Скажи мне сможешь ли помочь точно, тот кто не любит свет тот и живет ночью.
Эти чертова мания величия, Уехала тогда тогда давно кричал ей в спину да все отлично Катитись от сюда, И не чего искать сдесь личное, Она было стройна отличная красива и горда. Билеты самолеты поезда. У вот она уже у трапа и пора. Осенная пора, во круги. и слезы очертили очи, стало сердце туго, отвернулся, и пошагал, какой то местной, суки, А дочь по трапу, глаза блестели. КОробали отчалилтлт самолеты летели. десятелетия шли, и письма тлели в камине, пора, бы забыть об обиде. ведь она же пишет, И вот она уже в трубку, дышит и вот она уже ближе. прислала фото. самолет, гроза катастрофа. последняя строка. не допитый кофе вздох отчаинья вперед шаг волны качали качели, горели души в котельных. угасло сердце в теле Brought to the despair before attrition to the lighthouse, walking and knee pain. Secular, in three generations generations of curses pierced veins to himself not pleasant no friends no buddies no love no traitors lonely, proud, attentive to the dark machineguns with the string ones. Thunderstorm on the horizon, without an umbrella and aged like pilat pontius. Dejected, evening, rolling in the night. The lines of the letter are not over yet. but life is over. rye spike for drizzle. for marosyla consciousness. To whom now for help him. and i don't know he came to the end of the letter and to the edge of the hoop waves about rocks. wolves with a grin, wolves in sheep's clothing. he had been waiting for letters for years, in a drunken stupor and temple requested bullets meanwhile flew weeks cooled down bed parters. portraits, and trills interlocking rings in a box noon not many rays to the lighthouse road and there is not much to the grave morphine grave all result turn sad, stood for minutes shrugged, step forward, and somewhere there ship sailed away Waves rocked swings, souls burned in the boiler rooms. the heart burned in the body
To see my eyes to her to her father Tell me can you help Exactly, the one who does not like light he lives at night.
These damn delusions of grandeur, Then left then long ago shouted in her back yes everything is fine Roll from here, And not why look here for personal She was slim and beautiful and proud. Airplane train tickets. Now she is at the ladder and it's time. Autumn time, in circles. and the tears outlined the eyes became a heart tight, turned away, and walked, some kind of local bitch A daughter on the ramp, his eyes gleaming. Korobali ottaliltlt aircraft flew. decades went by and letters smoldered in the fireplace, time to forget about the insult. because she writes And now she is already on the phone, breathing and now she is closer. sent a photo. plane thunderstorm disaster. last line. not finished coffee gasp step forward step the waves shook swings, souls burned in the boiler rooms. faded heart in body