Однажды сидит Джа-Будда под своим деревом и беседует со своими учениками за необъятность необъятного и несуществование существующего. И беседа у них получается не то что бы сильно умная, но какая-то очень приятная, и как-то плавно перетекает к такой же интересной теме: о том, как прикольно иногда бывает обкуривать совершенно необкуренных цывильных людей, и особенно девиц. Джа-Будде все эти разговоры почему-то не нравятся, он дожидается паузы и говорит: Девицы, да. Девицы, они просветлению шибко препятствуют. Вот однажды, помнится, лет так пятьсот-шестьсот назад был у меня в практике один случай, сейчас я вам за него расскажу.
Так вот. Лет, значит, пятьсот-шестьсот тому назад жил в одном озере один совсем конкретный крокодил. Такой конкретный, что как из норы высунется, так вся живность ховается куда кто может, сидит и трясется. Потому что программа у него всегда одна и та же: чтобы кого-нибудь захавать. И вот он плывет по озеру, смотрит - а навстречу ему рулит в сиську пьяная жаба, причем рулит совершенно без руля, почти что прямо в пасть. Крокодил удивился и говорит: ты что это, жаба? Жить тебе, что ли, надоело? А жаба отвечает: ну, мужик, вот это ты спросил так спросил. Это же такой вопрос, что надо очень долго думать, надоело мне жить или не надоело. А чем вот это думать, не лучше ли нам водовки выпить? Крокодил задумался и говорит: елы-палы! Сколько лет на свете живу, а водовки еще ни разу не пил. А жаба говорит: ну, так за чем же дело стало? Это мы сейчас организуем.
Короче, сплавали они за водкой и нажрались образцово-показательно, и все время вели умные беседы о том, стоит вобще жить или не стоит, но ни к какому выводу так и не пришли. Решили отложить окончательную беседу до следующей зарплаты. И стали у них эти беседы повторяться по два-три раза в неделю. Причем жаба все гнет свою линию: все в этой жизни фигня, кроме водки и секса, который, впрочем, при желании тоже можно водкой заменить. А крокодил постепенно на эту теорию повелся и так увлекся, что даже хавать стал через раз, тем более что настоящему мужчине закусь не нужна, а с бодуна оно и жрать не очень хочется. Короче, такие вот темы.
И вот однажды просыпается жаба с напрочь дикого бодуна, такого, что аж глаза вылазят и голова примерно вдвое распухла. А денег на опохмелку нету ни грамма. Вот вам, кстати, и живой пример о том, как желание рождает страдание. И плывет она наверх, чтобы там, на берегу, развести кого-нибудь со знакомых хотя бы на бутылку пива.
А на берегу сидит дедушка волк и курит косяк. Жаба к нему: волк, а волк, смотри, как это я вся жутко страдаю, не хочешь ли ты, волк, меня опохмелить. А дедушка волк и отвечает: а давай-ка, жаба, я тебе паравоз пущу, и тебе сразу тут же полегчает. Только ты вдохни и как можно дольше не выдыхай. Жаба тут же раскрывает рот, и дедушка волк задувает ей такой жирный паравоз, что ее аж подбросило! Следующий момент она приходит в себя уже на дне озера и чувствует, что ее прет как никогда в жизни!
А тут и ее знакомый крокодил, с бодуна весь синий как огурец, пупырышками покрытый. И говорит: эх, жаба, жаба. Знала бы ты, жаба, как мне хреново. А жаба ему и отвечает: а ты поднимись наверх, там добрый дедушка волк всех людей лечит.
Всплывает, короче, крокодил на поверхность, а там сидит добрый дедушка волк уже совсем добрый и смотрит на него квадратными глазами с отвиснувшей челюстью. И говорит ему: ЖАБА! ХВАТИТ! ВЫДЫХАЙ! ВЫДЫХАЙ!
Тогда крокодил собрался с силами и каак выдохнул! И тут же каак во все врубился! Да так врубился, что потом парил над озером три дня и всем зверям подводным дхарму проповедовал. А потом стал мудрым самолетом и улетел оттуда на небо, и уже никого не хавал, а только совершенствовался в преодолении страстей и достиг полного освобождения через девяносто шесть дней после своего исторического выдоха.
Закончив эту поучительную историю, Будда сказал: в то время крокодилом был будда Андропов, жабой - Алла Пугачева, волком - Михаил Боярский, озером был омут мирских страстей, водка была по пять двадцать, Once seated Jar Buddha under his tree and talking with his disciples for the immense vastness of the non-existence and existence. And talk they do not something that would strongly clever, but some very nice, and somehow smoothly flows to the same interesting topic: how funny it is sometimes completely envelop with smoke neobkurennyh tsyvilnyh people, especially girls. Jar Buddha all this talk for some reason do not like, he waits for a pause and said: Maid, yes. The girls, they briskly prevent enlightenment. One day, I remember, years, so five or six hundred ago, I had to practice one case, now I'll tell you for it.
So. Years, then five or six hundred ago, lived in a lake one very specific crocodile. This particular, that both of the hole will pop out, so all animals Hove where someone can sit and shake. Because the program he is always the same: to someone zahavali. And so it floats on the lake, watching - and meet him in taxis boob drunk toad, and steers completely rudderless, almost directly in the mouth. The crocodile was surprised and said: you that this toad? You live, whether that bothered? A toad responds: Well, man, that's because you asked asked. This is a question that should be a very long time to think, I got tired of living or not enough. And that's what it is to think, not better for us to vodovki drink? Crocodile thought and says: Ela-burns! How many years in the world I live and vodovki have never drank. A toad says: Well, for what it has become? That we are now organizing.
In short, they swam for vodka and get drunk exemplary, and all the while were clever conversation about whether or not or just do not worth living, but no conclusion was never reached. We decided to postpone a final conversation until the next paycheck. And they had these conversations be repeated two or three times a week. And the toad all bends the line: all the garbage in this life, but vodka and sex, which, however, also possible to replace the vodka if desired. A crocodile gradually this theory seduced and got so carried away that even the hawala become through time, especially since this man zakus not needed, and with a hangover and it did not really want to eat. In short, these are the themes.
Then one day wakes up completely wild toad with a hangover, such that as many eyes and the head climbs approximately twice swollen. And money for opohmelku no single gram. Here you are, by the way, a living example of how the desire gives rise to suffering. And it floats upward, to get out there on the shore, to dissolve someone familiar with at least a bottle of beer.
And sitting on the bank of the wolf and the grandfather smoking a joint. Toad for him: the wolf, and the wolf, see how I suffer all terribly if you do not want the wolf, I was sober. A grandfather wolf and says: let's a toad, I'll paravoz forest, and you immediately feel better immediately. Only you breathe as long as possible and do not exhale. Toad immediately opens his mouth, and her grandfather blowing a wolf paravoz so fat that it already thrown! The next moment she wakes up already at the bottom of the lake and feels that her rushing like never in my life!
And then her friend a crocodile, with a hangover all blue as a cucumber, covered with pimples. And he says: Ah, a toad, a toad. If you only knew, the toad, I suck. A toad, and he replies: But lift thou up the top, there is a kind grandfather wolf treats all people.
Float, shorter crocodile on the surface, and there sits a kind grandfather wolf was quite good, and looks at him with eyes otvisnuvshey square jaw. And he said to him: TOAD! ENOUGH! Exhale! Exhale!
Then the crocodile rallied and kaak gasped! And then kaak all kerf! Oh kerf, which then hovered over the lake for three days and to every beast of the underwater Dharma preached. And then I became wise plane and flew from there to heaven, and no one is hawala, and only improved in overcoming the passions and attained complete liberation through ninety-six days after his historic exhalation.
Having finished this instructive story, the Buddha said, while the crocodile was Buddha Andropov, toad - Alla Pugacheva, wolf - Mikhail Boyarsky, the lake was a whirlpool of worldly passions, vodka was twenty-five,